—В Соломбалу!— бросил Максим шоферу, совершенно не уверенный, что британец его послушает. Однако тот согласно кивнул и принялся разворачивать машину. Форд побуксовал в грязи, но вырвался. Перепуганные куры с кудахтаньем разбегались из-под колес. Старуха, копавшаяся в огороде за низкой оградкой, принялась истово креститься на чудо техники. Зарядил дождь. На набережной встретили британский патруль — девять солдат против обычных трех, и даже по спинам их угадывалось напряжение.
Миновали центр. Въехали на временный деревянный мост через реку Кузнечиху — тот самый, по которому ещё недавно ездили вместе с Михой на митинг. Ехали поверх рельсов — трамваи сегодня не вышли на линию.
Соломбала разительно отличалась от центральных улиц: неказистые бараки, покосившиеся заборы, некрашеные деревянные домики. Порт издалека казался вымершим: не рассекали реку груженные доверху лодки, не сновали во всех направлениях тележки, подъемные блоки праздно покачивались на ветру. Волны бились о доски пристани — на Двине разыгрался шторм.
Но порт был отнюдь не безлюден. Тут и там, не боясь усиливающегося дождя, стояли и переговаривались рабочие — руки в карманах, картузы низко надвинуты. Ветер гонял над пристанью низкие мокрые облака и громкий злой шепот.
Максим попросил водителя высадить его за зданием конторы — не стоило раздражать хмурую толпу иностранной машиной. Сам, опираясь на трость, по скользким доскам пошел к ближайшей группе рабочих, больше напоминавшей кордон.
—Тебя какого рожна сюда занесло, солдатик?— спросил рослый, почти с Максима, вихрастый парень.— От своих отбился? Вали, покуда цел. Гоу, значицца, хом. В Англию. Гоу, гоу!
Надо же, народ, оказывается, времени даром не терял, иностранные языки осваивал… в минимально необходимом для текущей ситуации объеме.
—Да свой я, товарищи,— Максим развел руки, демонстрируя открытые ладони. Наган удобно лежал в кармане мундира — выхватить можно за три секунды, а со стороны не различить, что он там.
—А пошто форму англицкую носишь, коли такой свой?— Вихрастый криво усмехнулся.— Запродался, значит, интервентам?
—С офицерьем заодно?— поддержали его.— Царя хотите вернуть на наши головы?
Как все запуталось, устало подумал Максим. Лихач если и здесь, то, верно, прячется. А вот Миха наверняка в гуще событий, и его тут каждая собака знает. Максим улыбнулся во все зубы:
—Да что вы, братушки, я сам от офицеров пострадал, вон, хромаю теперь! А дело у меня к товарищу Бечину, срочное. Я приятель ему.
—Михал Иваныч с англицкими шпионами дружбы не водит!— ярился вихрастый парень.
—Охолони, Степан,— осадил его рабочий постарше.— Миха наш много с кем дружбу водит. Не такое время, чтобы зазря друзьями разбрасываться. Да и не бить же калечного…
—А я его видал,— неожиданно вмешался рабочий постарше.— Выступал на Маймаксе. Комиссар это от нового правительства, ну которое офицеры перестреляли. Идем, отведу тебя до профкома. Там товарищ Бечин, он и рассудит.
Максим сдержал усмешку. После института он почти на год загремел в государственную контору — та давала бронь от армии, да и трудно попасть в серьезную компанию совсем без опыта. При оформлении документов молодой специалист неосмотрительно подмахнул какую-то бумажку и вступил таким образом в профсоюз. Отстегивать процент от и без того символической зарплаты было жаль, потому Максим ходил в профком, где сидели пыльные тетки, и умолял его исключить, уверяя, что не нужен ему ни новогодний подарок для несуществующих детей, ни путевка в санаторий «Прощай, молодость» через десять лет беспорочной службы.
Здесь профком выглядел иначе. Хмурые мужики сидели на ящиках в одном из полупустых складов и вполголоса переговаривались. Курили все непрерывно… вот почему тут так часто бывают пожары. Постоянно кто-то подбегал, и ему отдавали короткие распоряжения. В углу стояло нечто, накрытое мешковиной, по контурам весьма похожее на пулемет. Вот так выглядит профессиональный союз трудящихся, всерьез настроенных бороться за свои права. «На каждый вопрос есть четкий ответ: у нас есть „максим“, у них его нет».
—Товарищи, вот комиссар давешний к нам пожаловал!— объявил пожилой рабочий, пока Максим ковылял от входа к собравшимся.— В Маймаксе на митинге выступал, помните?
Трое мужиков оторвались от своих дел и обступили Максима. Особой радости от встречи на их лицах не просматривалось.
—Да уж помним, как тут забудешь,— процедил усатый крепыш, глядя на Максима исподлобья.— Тот самый митинг, после которого Никишу Левачёва арестовали.
Максим подавил порыв оглянуться на дверь. С калечной ногой об отступлении нечего и думать. Переложил трость в левую руку, чтобы правой, если станет горячо, быстро выхватить наган.
—А ведь и пра-авда,— протянул другой.— Объявили, значит, демократические, мать их за ногу, свободы, прям благодать. А стоит рабочему человеку голос поднять, так сразу на каторгу его!
—Следствие установило, что Лихачёв был большевиком, вступил в их партию,— Максим все еще надеялся, что до нагана не дойдет.
—Да били его смертным боем, пока себя не оговорил, вот и все ваше следствие,— усатый сплюнул себе под ноги.— Никифор и правда поначалу к большевикам приглядывался, а потом как понял суть их гнилую, первым требовал гнать эту мразь в три шеи.
—Зачем же лозунги за ними повторял?
—А затем, что какими большевики гадами ни будь, это не значит, будто все, что они говорят — неправда. Ежели рабочий люд за себя не постоит, капиталист три шкуры сдерет, в могилу сгонит… Или того тебе и надобно, комиссар?
Максим как бы случайно двинул правой рукой к левому карману.
—Максимко! Уберегся?! — из лабиринта ящиков выскочил растрепанный Бечин.— Слава богу! Думал уже, постреляли тебя британцы заодно с министрами! Так, товарищи, вы совсем с глузда съехали? Момента исторического не чувствуете? Нашли с кем воевать, а главное, когда! Что у нас есть к ВУСО, предъявим потом ВУСО, а сейчас никакой союзник против офицерья лишним не будет!
—Под твою ответственность, товарищ Бечин,— пробормотал усатый, отступая.
—Чего с ногой? И откуда форма такая красивая?— накинулся на Максима Миха.— Слышь, ты на товарищей зла не держи. Обстановка нервная, сам понимаешь, и с Левачёвым правда неладно вышло, ну да об этом после перетрем… коли живы будем. Да садись ты, вот сюда, в ногах правды нет!
—Да, давай присядем,— Максим с удовольствием вытянул больную ногу.— И слушай меня внимательно…
Миха слушал, не перебивая, сосредоточенно кивал и покусывал губу.
—Так что же, выходит, не при делах англичане?— спросил он, когда Максим закончил рассказ.— Про царя-то я сразу не поверил, шито белыми нитками… Да уж, удружил товарищ Лихач, едрить его налево…
