— Я… — Губы ее задрожали, она не смогла посмотреть на
Мариэллу прямо. На такое горе невозможно смотреть. Слишком страшное горе
охватило обеих женщин. — Извините… Я должна была… Должна была услышать… —
Слова причиняли ей подлинные мучения, и, не договорив, она разрыдалась. —
Я должна была остановить их.
— Но вы же не знали… И их, наверное, было много. —
Что и говорить, они, конечно, хорошо подготовились, раз у них был хлороформ,
веревки, а возможно, и оружие. — Не вините себя.
Мариэлла поднялась и, не прибавив ни слова, ласково обняла
гувернантку. Из ее глаз тоже текли слезы, но она утешала женщину, как ребенка,
хотя мисс Гриффин была старше ее, она пыталась поддержать гувернантку. Но от
этого англичанка только острее чувствовала свою вину. Но ведь раньше Мариэлла
всегда казалась ей слабой, глупой, снисходительной только к себе. А теперь ей
открылось в Мариэлле что-то новое, до сих пор незнакомое, — уверенность,
самообладание и даже способность успокоить других.
Долго стояли в детской две женщины, не произнося ни слова,
черпали друг у друга силы. Потом Мариэлла спустилась вниз и услышала какую-то
возню и крики. Не сразу она осознала, что это репортеры пытаются прорваться в
дом сквозь полицейский кордон. И вдруг дверь открылась.
— Он здесь! — закричал кто-то из полицейских.
Мариэлла опять сначала не поняла, о ком речь, только взмолилась про себя, чтобы
этот человек помог. И тут же увидела Малкольма. Он вернулся, бледный, но
держится с достоинством. На нем черное пальто, темный костюм, фетровая шляпа. У
него похоронный вид. На середине лестницы они встретились. А она — все еще в
халате, все еще босиком. Он сразу обнял ее, задержал в своих объятиях, а потом
они вместе поднялись к ней в спальню.
— Мариэлла, да как же это могло случиться? Как им
удалось незаметно войти, а потом выбраться? Где был Хейверфорд? А горничные? А
мисс Гриффин?
Он говорил таким тоном, как будто бы ей он доверил дом и
ребенка, а она не справилась со своими обязанностями. Теперь в его глазах
читался упрек, и его взгляд выжигал ей сердце. Она не могла представить ему ни
объяснений, ни оправданий. Она и себе не могла объяснить. Самой себе она не
позволяла понять, что же все-таки произошло.
— Не знаю… Я тоже ничего не понимаю. Когда мы с тобой
говорили, я услышала какой-то звук, но я не думала… Мне же в голову не могло
прийти, что в доме есть кто-то чужой. Я думала, прислуга…
Я даже не знала, что Эдит ушла…
Кстати, платье ей вернули, грязное, в пятнах, измазанное
губной помадой, пропитавшееся запахом табачного дыма и дешевого виски. Но ей,
конечно, было не до платья. Ее интересует только ее ребенок.
— Мне надо было нанять охрану, — сказал Малкольм,
с отчаянием глядя на Мариэллу. — Я и не думал… Я-то всегда считал, что очень
глупо было так переживать по поводу дела Линдбергов. Ну кто же знал, что ты
окажешься права?
Он смотрит на жену, разбитый горем. Его единственная
надежда, единственный сын исчез, а с ним исчезло благополучие и счастье.
Малкольм внезапно постарел. Казалось, он может не пережить эту беду. Мариэлла
подумала, что она, должно быть, погубила этого человека своей беззаботностью. И
тем не менее она ни в чем не виновата… Или… Или все-таки да? Все теперь
непонятно, так же, как и много лет назад. Непонятно, кто виноват, почему… Он
утонул оттого, что выбежал на лед? А почему она сумела спасти тех двух девочек,
а его не спасла? А дочка? Она погибла потому, что Мариэлла пыталась спасти
Андре, или же потому, что потом Чарльз разбушевался в больнице? И теперь… Она ли
виновата… Или он… Может, кто-то третий? Волосы ее растрепаны, и она выглядит
уже совершенно безумной. Она рассеянно провела ладонью по спутавшимся волосам и
внезапно осознала, какой видит ее сейчас Малкольм.
— Тебе надо одеться, — устало произнес он, опускаясь
в кресло, — там везде полиция, а на улице ждут не дождутся репортеры.
Теперь еще несколько дней, если нам понадобится куда-нибудь пойти, придется
выбираться через сад. — Теперь он уже более мрачно смотрит на нее. —
Если верить полиции, пока выкуп не потребовали. Я позвонил в банк, и там уже
подготовили меченые купюры, которые надо будет передать этим негодяям.
Действительно, больше ничего нельзя сделать, но Мариэлле
вдруг стало легче оттого, что Малкольм дома. Теперь он главный, он сделает все,
что нужно. Он заставит их вернуть Тедди. Она сейчас остро ощущала, что подвела
его, поступила так, как он никогда бы не поступил с ней. Он ее никогда не
подводил. Ни разу за все годы их брака.
— Прости меня, Малкольм. Я виновата. Не знаю, что
сказать…
Малкольм кивнул, не стал говорить, что не винит ее. И
Мариэлла поняла по его глазам, что он считает ее виноватой. Он медленно
поднялся, подошел к окну и стал смотреть на сад, в котором так часто играл
Тедди. Мариэлла вдруг увидела, что он плачет, и ей стало страшно говорить
что-либо, дотрагиваться до его боли. Если он упрекнет ее, что она недостаточно
внимательно оберегала Тедди, что она ему скажет на это? Она стояла и беспомощно
смотрела на него, чувствуя, как знакомые клещи начинают сжимать ей голову с
такой силой, что в какой-то момент она чуть не потеряла сознание. Он
повернулся, взглянул на нее и понял, что с ней происходит. Она ужасно
выглядела, но он не удивился. Ему самому было не лучше.
— Мариэлла, ты побледнела. Голова болит?
— Нет, — солгала она. Ей не хотелось, чтобы другие
видели в эти минуты ее слабость, отчаяние, страх. Ей необходимо сейчас быть
сильной — ради мужа, ради сына. На нее волной накатилась тошнота, и она изо
всех сил постаралась удержаться. — Все нормально. Пойду оденусь.
Давно надо было пойти спать, но Мариэлла знала, что не
уснет. И кошмарных снов ей сейчас не перенести.
— Я поговорю с агентами из ФБР, — сказал Малкольм.
Еще в Вашингтоне он связался кое с кем из знакомых, и они
пообещали позвонить Эдгару Гуверу. Именно благодаря содействию директора ФБР
Малкольму удалось доехать до дома без осложнений и с максимальной скоростью, на
какую был способен его «Франклин». Немецкий посол тоже позвонил выразить свое
сочувствие и негодование по поводу случившегося.
— Они были ко мне очень добры, — еле слышно
прошептала Мариэлла. Она не знала, расскажет ли Тейлор Малкольму про Чарльза.
Она была готова перенести даже это, лишь бы только нашли Тедди. Она была
согласна на все. Тейлор ведь обещал сохранить все ее признания в тайне только в
том случае, если это не коснется интересов мальчика. Мариэлла теперь готова
принести в жертву себя, свою жизнь, свой брак — ради Тедди.
Малкольм долго и пристально смотрел на нее и вдруг
почувствовал, что он не прав.
— Я не хотел тебя упрекать, Мариэлла, — произнес
он. — Я знаю, это не твоя вина. Просто я не понимаю, как такое могло
случиться.
Казалось, он вот-вот умрет от горя. Он больше не любил
жизнь, как, впрочем, и она. И она-то ничем не может ему помочь.
— Я тоже не понимаю, — тихо сказала она. В
соседней комнате она надела серое кашемировое платье, серые чулки и черные
туфли из крокодиловой кожи, причесалась, умылась. Единственным ее желанием было
справиться с головной болью.
