— Не знаю даже, что тебе сказать, — грустно
улыбнулась Мариэлла, стирая слезу со щеки, — ведь когда столько лет
прошло, не спросишь «как дела?».
Глупо, в самом деле. А сказать действительно больше нечего.
Когда-то до нее нет-нет да и доходили вести о нем, но вот уже сколько времени
она ничего о нем не слышала. Она лишь знала, что его отец болен. Ее родители
умерли, когда она еще жила в Европе. Это было ему известно.
— Ты просто сказочная красавица.
Он мог только стоять и смотреть на нее. Сейчас ей тридцать
лет, и она стала еще прекраснее, чем в восемнадцать, когда она выходила за него
замуж. Кажется, исполнились все ее желания, а глаза у нее все равно грустные.
Не так-то легко в них смотреть.
— С тобой все в порядке?
В этот короткий вопрос он вложил очень многое, и, как
прежде, она поняла его. Когда-то Мариэлла и Чарльз были одним танцем, одной
песней, одним движением. Стоило ему не подумать даже, а только захотеть
подумать о чем-то, как она могла уловить его мысль. Они удивительно хорошо
знали друг друга. Они могли бы быть, да и были половинками одной личности. Да,
две половинки… А целое-то сейчас где? Чарльз смотрел на Мариэллу и думал,
существует ли еще это целое. Одета она была дорого, ее соболья шуба была
великолепна. И шляпа от Лили Дашэ, Мариэлла всегда умела носить шикарные вещи.
Нет, теперь она стала еще утонченнее. Неужели он боится ее теперь? Или она уже
не так волнует его? Нет, он ее не боится, она терзает его сердце, так и было
все эти годы. Ну почему она была так страшно упряма в день их последнего
свидания?
— Мариэлла, что-то ты очень серьезная. Он заглядывал
глубоко в ее глаза, ожидая ответов на все свои вопросы. Она попыталась
улыбнуться, отвела взгляд, потом опять посмотрела на него.
— Трудно… нам обоим трудно… день такой… О да, сегодня
такой день, иначе они и не пришли бы сюда. Ей все еще казалось странным, что
вот Прошло столько лет, а они опять стоят вдвоем под сводами собора Святого
Патрика.
— Ты насовсем вернулся?
Ей хотелось знать, как он живет. Он казался ей крупнее,
сильнее, чем раньше, в нем угадывалась новая сила. И, казалось, у него будто
обнажились нервы.
Он покачал головой, и ему вдруг захотелось остаться здесь, в
соборе, и говорить с ней, говорить.. — Не думаю, что пробуду долго. Я
приехал три недели назад. Уже думаю возвращаться в Испанию.
— В Испанию? — Она удивленно подняла брови. Она
помнила, как тесно его жизнь была связана с Парижем, и не могла себе
представить его вне этого города.
— Там война. Я воевал там два года. Она кивнула. Вот
теперь все понятно.
— Я так и думала, что ты, наверное, там. — Да, война
— это как раз для него.
Она была права. Он просто не мог не поехать в Испанию. Ему
нечего терять. И искать нечего. И незачем оставаться дома.
— А ты?
Он пристально посмотрел ей в лицо. Странные вопросы, такие
вопросы не принято задавать в церкви, но каждому из них хотелось узнать все
друг о друге. о Она долго молчала, а потом ответила чуть слышно:
— Я замужем.
Он кивнул, стараясь не показать своей боли.
А ведь ей удалось мгновенно растравить рану, которая не
заживала очень долго.
— Я его знаю?
Вряд ли, ведь он провел за границей целых семнадцать лет. Но
по ее внешнему виду можно заключить, что она замужем по меньшей мере за
Астором.
— Не думаю. — На самом деле она знала, что ее муж
был когда-то другом Делони-отца. Муж был на двадцать пять лет старше ее. —
Его зовут Малкольм Паттерсон.
В ее глазах не было радости, когда она произносила его имя.
И гордости не было. Поля шляпы закрыли от него ее лицо. Что-то неясное
послышалось в ее словах, что-то такое, что ему не понравилось. Она была
прекрасна, но вовсе не выглядела счастливой. Так вот что с ней произошло за эти
семь лет. Он не был ошеломлен. Но он был встревожен. Да, именно так.
— Знакомое имя, — холодно сказал Чарльз, и ему
очень захотелось еще раз взглянуть Мариэлле в глаза. — И ты счастлива?
А если бы он сейчас предложил ей вернуться к нему, что бы
она ему ответила? Ему-то самому было ясно, что она не должна отказываться.
Она не знала, как ответить. Она ценила свой брак. Малкольм
пообещал заботиться о ней в то самое время, когда забота была ей так
необходима, и он сдержал обещание. Он не дал ей предаться отчаянию. Он был к
ней добр. Но в первое время она не отдавала себе отчета в том, что муж ее может
быть холодным, чужим, что ему порой будет не до нее. Слишком часто он бывал
занят. И все же во многих отношениях он был идеальным мужем. Умен, вежлив,
предупредителен, обаятелен. Но он — не Чарльз… нет в нем страсти, пламени… Не
его лицо представлялось ей в те часы, когда она находилась на грани между
жизнью и смертью… Не его имя она шептала… Они это знали, и Малкольм, и
Мариэлла.
— Чарльз, я спокойна. А это много для меня значит.
С Чарльзом нельзя было быть спокойной… С ним было упоение,
счастье, страсть, любовь… порой отчаяние… И горе было, такое же огромное, как и
страсть.
— Я тебя видел… в Испании… я бредил, когда меня ранили…
— сказал он словно в полусне.
«А я тебя видела каждую ночь», — хотела сказать
Мариэлла, но не смогла. Только улыбнулась.
— Бывают призраки, Чарльз.
И есть среди них такие, что приносят боль.
— Нет, не призраки. Разве мы — призраки? Призраки — и
все?
— Может быть.
Только проведя два года в санатории для душевнобольных, она
поняла, что кошмар кончился, и теперь можно жить — пусть с болью в сердце, но
все-таки жить после всего, что произошло. Сейчас нельзя рисковать, нельзя
рисковать даже ради него, ради него тем более нельзя. Не надо позволять себе
возвращаться вспять. Да, она все еще бесконечно любит его, но это не имеет
сейчас значения. Она коснулась его руки, его щеки, он наклонился, чтобы
поцеловать ее, но она отстранилась. Он все-таки поцеловал ее в щеку, совсем
близко к губам, и она долго не открывала глаз.
— Я люблю тебя… Я тебя все время любил…
Она узнала этот огонь в его глазах. Это не физическое
влечение, доводящее мужчину до безумия, а истинная любовь, рожденная
узнаванием, заботой, верой в любимого человека. Такая страсть убивает. Мариэлла
знала, что эта страсть когда-нибудь погубит Чарльза. Когда-то она сама едва не
погибла в пламени его безумств и теперь не может рисковать. У него появились
шрамы, но и у нее тоже. Она ранена не на поле боя, но от этого ее раны болят не
меньше.
— Я тебя тоже люблю, — прошептала она, понимая,
что не следует говорить такие слова. Но шепот явился из прошлого, как отзыв той
жизни, которая закончилась вместе с жизнью Андре.
— Давай еще раз встретимся, пока я не уехал в Испанию.
