—А что со мною?
—Тут сложнее, сеньор. Тут надо подумать, прикинуть и уж тогда решить.
—Отец не сможет столько собрать, даже продав всё, что имеет. Уж лучше убейте меня!
—Это мы всегда успеем, братец!— мулат хохотнул, толкнул испанца в спину и добавил уже злобно: — Если нет десяти, то можно согласиться и на половину. И это большие деньги, особенно для таких бедняков, как мы.
—И что вы станете делать с такими деньгами?— В голосе Атилио слышалось презрение и злорадство.— Где вы сможете их использовать?
—Были б деньги, сеньор! А использовать мы их всегда найдём где и как, ха-ха! В этом можешь быть спокоен. Есть ещё места, где нет рабства. Я слышал, что пираты не признают рабства на своих судах!
—И у них имеются рабы, Ал,— не очень уверенно ответил Ариас.
—Мы не будем захвачены, сеньор, потому и рабами не станем. Но всё равно, лучше быть рабом у пирата, чем у белого испанца! Тут я больше ничего не могу сказать, сеньор.
Атилио не стал больше спорить. Лишь подумал, что этот мулат не так уж далёк от истины. И вообще, последние дни этот мулат относится к нему без прежней жестокости. И вот сейчас, спокойно разговаривает и даже спорить разрешает. Раньше такого не было.
А Габриэла ещё некоторое время лила слёзы, потом заставила себя успокоиться и принялась составлять письмо. Она писала в самых мрачных тонах, что, собственно, и было на самом деле. Не забыла упомянуть, что Атилио совсем не горит желанием помочь ей. Потом, отбросив опасения, описала некоторые приметы долины, где содержится, имена злодеев и мольбы побыстрее освободить её из этого ада.
Алесио с Ариасом вошли в пещеру, когда письмо было готово. Она молча протянула его Ариасу. Тот заметил в глазах бегающие искорки страха.
—Вы написали всё, что требовалось, сеньорита?— спросил он с лёгким смешком в глазах, что не пытался скрыть.
—Всё!— чуть не крикнула Габриэла.— Можете прочитать, если не верите!
—Что мы и сделаем,— усмехнулся Ариас.
Он немного читал про себя, потом посмотрелна Алесио, проговорил весело:
—Послушай, что она пишет, Ал,— и принялся медленно, с остановками перечитывать написанное.
—Ну и стерва!— подскочил Алесио, прослушав до конца.— Вот теперь я позабавлюсь тобой, сучка, всласть! Надо же! Удумала всё же обдурить нас!
Он схватил её за волосы, запрокинул голову и, выхватив нож, слегка полоснул её по коже. Кровь засочилась их пореза, а Габриэла закатила глаза и потеряла сознание.
—Дьявол тебя задери, Ал! Какого чёрта ты её так напугал! Лей воду на голову и лицо! Ещё помрёт с перепугу!
Вся мокрая, Габриэла очнулась и её усадили.
—Как нехорошо вы поступили, сеньорита,— ласково проговорил ей Ариас.— А мы оказались не такими дураками, как вам бы хотелось, сеньорита.
—Хватит с ней болтовнёй заниматься, Ар! Пусть пишет новое письмо, и мы снабдим его её нежным пальчиком, ха-ха! Это должно её возбудить.
Мулат демонстративно вытащил мачете, попробовал остроту лезвия, сказал почти добродушно:
—Пусть пишет, а я пойду поищу колоду для отсечения, ха! Пока, крошка!
Они вернулись уже после обеда, й всё это время Габриэла не получила ни крошки еды, ни глотка воды, если не считать, когда её отливали.
Алесио бросил на пол пещеры обрубок дерева, уселся на него, а Ариас молча стал читать письмо. Поднял голову на Габриэлу, посмотрел внимательно, проговорил с расстановкой:
—Припишите, что вам сейчас отсекут палец, сеньорита.
—Не надо, прошу вас, сеньоры!— в голосе звучал ужас, мольба, он дрожал.
—Слишком ваши родные самоуверенны, сеньорита,— ответил Ариас.— Как иначе убедить и заставить их выполнить наши требования? Придётся, сеньорита.
Она умоляла, плакала, рыдала, ползала на коленях, но мулаты были непреклонны. Алесио грубо схватил её, связал ноги ремешком, правую руку тоже привязал к туловищу, Ариас держал её в крепких руках.
Короткий взмах мачете, вскрик Габриэлы и кровь, сочащаяся из обрубка пальца. И довольный голос Алесио:
—Вот и всё, крошка! Ничего страшного. Обмотай обрубок, я его промою ромом. Вот так,— закончил мулат, видя, как корчится девушка, стонет и плачет.
—Пошли, Ал,— бросил Ариас коротко и направился к выходу.
—Погоди, Ар. Я её освобожу, пусть хоть немного заработает себе на еду, а то сдохнет прежде, чем им освободим её и переправим к отцу.
Ариас вышел на свежий воздух. Ему было муторно, не хотелось говорить и тем более видеть этих людей. Пожалел, что смотрел, как Алесио отхватил мизинец, упавший на щебёнку к его ногам. Теперь этот палец лежит в кармане Алесио и сегодня же уедет в усадьбу.
Лало опять погонял мула, выбравшись наверх долины. Смеркалось. Но тропу метис знал хорошо, и особенно спешить было некуда. Ночью не разгонишься.
К утру он добрался до брата, отдохнул пару часов и к полудню они пригнали скот в деревню, будто ничего и не произошло. И опять отец тщательно пересчитал три реала, спрятал их, но на сына всё же посмотрел осуждающе.
—Скоро я тебе, отец, десять золотых отдам,— молвил Лало с гордостью.— Я уезжаю вечером. Подбери мне лучшего мула. Мне надо спешить.
Он выехал за два часа до заката и остановился на ночь уже в полной темноте. В голове постоянно мелькали обрывки мыслей, что скоро он будет самым богатым человеком в деревне, сможет выкупить себя и стать свободным и работать только на себя.
Мул оказался очень выносливым. В усадьбе дона Рожерио Лало оказался ещё быстрее, чем прежде. Его тотчас провели в кабинет к сеньору. Даже сиеста не остановила Лало.
Сильно постаревший, с трудом передвигающийся дон Рожерио, принял метиса тотчас, и с надеждой во взгляде, спросил:
—Это опять ты, парень? Что привёз нового?
Лало молча протянул письмо, остался стоять в ожидании.
Он увидел, как дон Рожерио побледнел, охнул и отвалился на спинку кресла с белым, как мел, лицом. Метис испугался, выглянул за дверь.
—Сеньору плохо,— сказал он ожидавшему дворецкому.
Дона Рожерио привели в сознание, окружили, охали, ахали, поили вином. Донья Риосеко не могла стоять, упала в кресло, забившись в рыданиях. Про Лало забыли, и только когда дон Рожерио в состоянии был продолжить чтение письма, отстранил всех мановением руки, поманил метиса.
—Что они передали тебе на словах, парень?
—Грозились всеми карами земными, сеньор, если я не выполню их задание,— ответил Лало.
—Я не про тебя спрашиваю, болван! Я про дочь говорю!
—Бог свидетель, сеньор! Я ничего об этом не знаю! Клянусь Девой Марией!
Лало истово перекрестился, оглянулся по сторонам, но дона Рассио не заметил. Спросить, конечно, не осмелился.
