—Он был очень красив, похож на твоего отца. Ведь дон Рожерио действительно красивый мужчина, Габриэла. Но он оказался похож и на деда с его тягой к авантюре. Он ушёл из дома и больше не объявлялся. Никто не может ничего о нём сказать.
Хуан замолчал, а Габриэла с жадным любопытством смотрела на Хуана в ожидании продолжения.
—Потом дон Рожерио женился на другой. Она была богата, родные её были против брака, но не устояли перед любовью к дочери и дали приличное приданое. Но жить рядом с сыном каторжника никто не захотел. Они переехали в только что начавший строиться городок, купили усадьбу и зажили здесь, накапливая богатства.
—Я знаю, что его первая жена умерла довольно рано,— тихо заметила Габриэла.— У них были дети?
—Дочь, сеньорита. Она не дожила и до года. Я об этом ничего не знаю,— сказал Хуан с сожалением.— Ваш отец недолго оставался вдовцом. Скоро он познакомился с вашей матерью, а через год или чуть больше, они обвенчались.
—Пока ничего особенного ты не поведал, Хуан, разве что мой дед оказался каторжником. Но мой отец не мог отвечать за дела своего отца.
—Конечно, сеньорита. Тут его вины нет. Но дальше…
—Что могло быть дальше, Хуан?— с интересом спросила девушка.— Или ты знаешь что-то такое, что заставило тебя пойти на опасное похищение меня?
—В том-то и дело, сеньорита! А всё дело в том, что та сеньора, что ещё в Сан-Хуане понесла от вашего отца, оказалась, как вы помните, в Понсе. А у неё была репутация очень тёмная, и жители городка не раз пытались сжечь её как непутёвую и опасную для города.
—Как интригующе, Хуан! И что же?
—А то, что у этой сеньоры родилась дочь. И не просто дочь, а мулатка с очень красивым лицом и фигурой. Почти белая, но всё же мулатка с роскошными вьющимися волосами. Это мне её мать говорила, и воспитана была в духе весьма религиозном. По этой причине никак не могла выйти замуж, хотя и женихов было мало. Мать слишком ничтожна и опасна была.
—Господи, Хуан! Не тяни! Говори быстрее!
—Ей было уже много лет, и она подумывала о монастыре, когда её увидел дон Рожерио в одну из своих увеселительных поездок в город. Её красота вскружила ему голову. Он долго обхаживал строгую женщину. Но устоять против такого мужчины она не смогла. Опыта никакого, а дон Рожерио был очень красноречив и обаятелен. Этого от него не отнимешь, сеньорита!
—Когда же это было?
—Чуть больше двенадцати лет назад, сеньорита. Эта несчастная женщина поверила всему, что говорил ей дон Рожерио. А мать этой глупышки ни о чём не подозревала. Она была доверчивой и доброй женщиной.
—Неужели такое может происходить с моей роднёй? Господи, Пресвятая Дева! Спаси и помилуй! Но что дальше было?
—Обычное дело, сеньорита. Она понесла от дона Рожерио, а тот, узнав об этом, отказался от всех обещаний и перестал видеться с ней. Можно только представить, каково было этой несмышлёной и глупой девушке в сорок лет. У неё родилась дочь, но сама она умерла при этом. Возраст, понимаете ли…
—Значит, у меня где-то имеется сестра!? Боже, вот так история! И теперь из-за всего этого я должна была столько времени так страдать?! Боже мой! А отец хоть знал, что у него появилась дочь?
—Трудно сказать, сеньорита. Её мать этого мне не говорила. Но очень просила отомстить, а, главное, обеспечить свою внучку в её будущей жизни. И я согласился ей в этом помочь. И, знаете, что толкнуло меня на это?
Габриэла вопросительно смотрела на юношу и постепенно глаза наполнялись тоской и страхом. Она молчала, боясь вымолвить слово. А Хуан тихо проговорил слишком суровым голосом:
—Помните то утро, когда вы приказали истязать рабыню, разбившую вашу чашку? И не это самое страшное, сеньорита, а то, с какими глазами вы наблюдали за страданиями этой несчастной. А потом её жених, мечтавший создать семью, поплатился жизнью, и никто не усомнился из вас в том, что вы совершаете смертельный грех, жуткое преступление. Преступление перед людьми и перед Богом
Габриэла побледнела, как полотно. Голова склонилась на грудь, дыхание с трудом вырывалось из её груди. Чётко выделялись синяки на этом исхудалом лице. А Хуан молча наблюдал, как что-то перекатывается в её горле, как она по-видимому, переживает услышанное и не может найти оправдание своим поступкам. И вдруг вскинула голову с расширенными глазами, крикнула громко:
—Это не я! Это всё отец! Он меня так воспитал! Это его наследие во мне, моего деда! Что я могла сделать, что противопоставить?!
—Брат ведь совершенно иной, как я слышал,— тихо молвил Хуан, словно этим подтверждая вину Габриэлы.
—Он пошёл в маму, Хуан! Она была слишком добропорядочной, и потому отец не любил её! И я к ней относилась прохладно. И в этом сказывается вина отца. Он постоянно втолковывал в мою голову всякий бред о превосходстве испанцев, об их благородстве и прочей чепухе! Боже! Что же делать?!
Они долго молчали, погруженные каждый в свои мысли.
Глава 21
Два дня Габриэла бродила в отдалении от людей и животных. Ей никто не мешал, никто не задавал вопросов. Хуан изредка поглядывал на неё, вспоминал тот злополучный вечер. Воспоминания продолжали будоражить его юное тело, но одновременно он понимал, что Габриэла слишком порочна по природе и не стоит поддаваться чувствам. Ведь он, по сути, ещё юное создание, ещё хранившее остатки благородства, совести и чувства собственного достоинства.
Он всё рассказал сеньорите. Всё, что мог, не нарушая обещания сеньоре Корнелии. Настойчивые просьбы Габриэлы не сдвинули Хуана с его позиций.
Часто перепадали дожди, приносящие некоторую прохладу и избавление от невыносимых москитов. Скота помаленьку прибавлялось, жизнь в долине налаживалась, а индеец Куамуру теперь был чуть ли не вождём этого маленького сообщества. К тому же Хуан всё же совершил налёт на усадьбу дона Рожерио и похитил двух надсмотрщиков, своего старостe Чичино и трёх других негров: Сибилио, Белисарио и Бванду-Фиделя.
Хуан до сих пор не рассказал Габриэле про болезнь дона Рожерио. И выкуп до сих пор никак не собирался. Лишь отец дона Атилио прислал три тысячи песо и умолял отпустить сына до окончательного сбора денег.
—Дон Атилио,— со вздохом говорил Хуан,— Поймите меня и вы. Мне тут долго нет возможности оставаться. А отпустив вас — и подавно. А я ещё не получил выкупа за сеньориту. Это ведь главное. И дел здесь много, которые требуют решения. А верить вашим идальго на слово у меня, право же, нет ни какого резона.
—Сеньор, я больше не выдержу! Умоляю, позвольте хоть избавиться от цепи! Даю слово, что не сделаю попытки убежать! Да и куда я могу убежать, когда до сих пор не знаю, где нахожусь. И сил у меня больше нет для такого предприятия! Умоляю вас, сеньор!
—Хорошо, дон Атилио. Я согласен освободить вас от цепи, но ни от всего другого. И с пищей будет лучше, но вы не должны делать попыток бежать.
