—Вы ещё живы, дон Рожерио?— спросил Хуан, шагнув к самому ложу.— Буэнос тардис! Я пришёл узнать, как вы себя чувствуете, чтобы доложить некоей сеньоре, весьма вами интересующейся.
Волнение отразилось на лице дона Рожерио. Он хотел что-то сказать, язык его не послушался, а сеньора тихо, с дрожью в голосе, сказала:
—Он опять потерял речь, сеньор. Что вы хотите ему сказать, сеньор?
—Прежде всего, я хотел бы спросить сеньора, знает ли он про свою внучку, живущую совсем рядом?
Хуан напряжённо смотрел в лицо старика. Оно тут же изменилось, он замычал, силясь сказать слово. А сеньора с изумлением смотрела на странного сеньора, осмелившегося так нагло вторгнуться в их дом.
—Что вы хотите этим сказать, молодой человек?— испугалась сеньора.— И что вас связывает с нашей дочерью? Чего вы хотите от неё?
—Пока пусть вас не волнует ваша дочь, сеньора. Я спросил дона Рожерио о внучке и хотел бы получить вразумительный ответ. Вы знаете про свою внучку, дон Рожерио, или вас лучше называть дон Рисио?
—Вы пугаете сеньора,— вскрикнула женщина.— Оставьте его в покое! Разве вы не видите, что он болен и не может вам ответить?
—Он обязательно должен ответить согласием или отрицанием, сеньора. Веками, например. Если согласен, то пусть закроет веки и наоборот, сеньора.
—Рожерио, что он говорит? Что за глупое упоминание о внучке? Что это такое? Он говорит правду, Рожерио?
Рожерио широко раскрытыми глазами смотрел на двух людей, пытавшихся добиться у него ответа. Лицо было бледное, неподвижное, но глаза были подвижны, взволнованы.
—Сеньор, прошу вас, больше не надо волновать мужа.— Сеньора молитвенно сложила руки, воздев глаза к потолку.
—Всё ж я, сеньора, должен сказать дону Рожерио, что внучка его влачит жалкое существование и тоже не знает о существовании деда. Тем более такого,— Хуан пренебрежительно усмехнулся.
Сеньора осуждающе посмотрела на Хуана, вздохнула, мелко перекрестилась.
—Вы не справедливы к мужу, молодой человек. Он благородный идальго древнего рода грандов Испании.
—Лучше спросите, кто его отец, сеньора,— Хуан злорадно скривил губы.— Матушка хоть и не благородных кровей, но вполне богобоязненная и честная женщина, а вот батюшка настоящий каторжник! Так что не советую кичиться своим благородством, сеньора. Ваш муж сын преступника, каторжника и ничего благородного в нём нет!
—Вы нечестивец, обманщик и злодей! И я требую, чтобы вы покинули мой дом! Иначе я позову сына! Он доблестный офицер королевского флота! Убирайтесь немедленно, низкий человек!
Сеньора хотела вскочить, но резко побледнела, качнулась и рухнула на постель Рожерио, слегка вскрикнув.
Хуану стало не по себе. Он посмотрел на сеньору, пощупал пульс — он тихо, едва ощутимо, бился.
Дон Рожерио, вращая глазами, шипел, кряхтел, силясь сказать слово, но ничего не получалось. А Хуан поспешил выйти, позвал служанку.
—Сеньоре плохо!— бросил он, кивнул на женщину и ушёл перекусить, ощущая неприятное щемление в груди.
Он оглядел гостиную, плотно закрыл дверь, пошёл проверить другую. Служанки шарахались от него, выкатив и так большие глаза. Вспомнил про Габи, повернул к её комнате. Без стука распахнул дверь.
В комнате стояла служанка, уже закончившая обмывать сеньориту. Та зло, с отчётливым испугом вскинула глаза на Хуана.
—Выйди!— коротко бросил он служанке. Проводил её глазами до двери.— Как дела, красавица?— спросил он с издёвкой. Хуан внимательно оглядел её лицо. Кровь уже не сочилась, но два пореза краснели, смазанные бальзамом индейцев из смолы копайского дерева.
—Свинья!— прошипела девушка злобно.— Чего ты хочешь?
—С тобой не соскучишься, Габи!— Хуан усмехнулся, оглядывая её новую сорочку розового шелка с брюссельскими кружевами.— Хочешь вернуться в долину, сбросить этот роскошный наряд? Это легко устроить, дорогая моя Габи.
Глаза её забегали в страхе, лицо побледнело. Она явно перепугалась. Быстро изменила настроение, даже попыталась улыбнуться, что ей плохо удалось.
—Ты этого не сделаешь! И тебе не избежать возмездия!
—Ты забыла сказать «сеньор»,— Хуан сузил глаза, сделал шаг, словно намеревался её ударить.
—Не тронь!— взвизгнула она в ужасе, прикрывая лицо рукой.
—Хорошо, моя дорогая. Ты не предупредила братца о возмещении убытков за потерю времени и предательство? У тебя должны быть тут украшения, ведь ты благородная сеньорита. Где они?
Она молчала. Однако Хуан ещё сделал один шаг. Габриэла тут же указала на красивую шкатулку, инкрустированную яшмой и гранатами.
—Посмотрим, что у тебя там имеется,— шагнул Хуан к столику с зеркалом.
Он впервые за столько месяцев посмотрел на себя. Узнать не мог. На него смотрели колючие карие глаза под насупленными бровями. Твёрдый подбородок скрыт рыжеватой бородой с усами, довольно неопрятными. Сухое лицо выглядело сурово, а в глазах поблёскивал жестокий огонёк. Он себе не понравился и подумал, что необходимо хорошенько постричься, побриться и привести себя в порядок.
—Сколько твои побрякушки могут стоить, сеньорита?— отвернулся он от зеркала и заглянув в шкатулку.
—Я не знаю. Меня такое не интересует,— бросила девушка зло.
—Ты не забыла, что твоя свобода стоит тысячу золотых?
—Вряд ли ты их получишь. У Рассио их нет.
—Найдёт, когда я заберу тебя в долину,— попугал её Хуан.
—За что ты так, подон…— Она осеклась, заметив его твёрдый взгляд.
—Ты дерзишь, девочка, не понимая, наверное, что тебя ждёт за это,— Хуан говорил негромко, внимательно глядел в испуганные, полные слёз глаза. В них постепенно что-то изменялось. Бледные губы приоткрылись в соблазнительную полуулыбку. Он уже узнал её. Хотел ругнуться, но вдруг волна страсти медленно заполнила его нутро.
Он задышал шумно, в ответ получил такой же отзыв и непроизвольное движение Габриэлы. Хуан тоже непроизвольно шагнул к ней. Ненависть, страсть и ещё неизвестно какое чувство заполнили его.
Грубо повалил Габриэлу на свежие простыни, пахнущие негой, ласками, желанием плотских утех. Она молча подалась навстречу, сильно сжала его своими горячими тонкими руками, губы её жадно искали его рот.
Они забились в экстазе страстного желания. Не видели, как дверь в спальню приоткрылась, и любопытные глаза негритянки впились в эту эротическую картину, наблюдая с вожделением, как любят белые люди.
—Ты изнасиловал меня, свинья!— отвалила она Хуана, тяжело дыша, отодвигаясь подальше на широкой постели.
Он нагло усмехнулся, но ответил незлобиво:
—Ты опять меня соблазнила, стерва! И как это тебе удаётся? Ты довольна, моя кошечка?— его рука легла на ещё плоский живот.
