—Жаль! Плохо быть! Пить!— сделал он знак и жест рукой, смущённо улыбаясь.— Нести много вино!
Он отошёл в угол, рылся в шкафу, казаки докончили вино, поставили кружки на стол, оглянулись.
Человек выставил на стол полную бутылку, откупорил её и разлил ещё.
—Нам хватит!— запротестовал Ивась, отстраняясь ладонью.— Пей сам, господин. Мы пошли домой. Спасибо за угощение и показ судна.
Человек продолжал уговаривать. Демид выпил немного, Омелько с Ивасём только пригубили. Ощутили тяжесть в ногах и голове. И человек, заметив это, пригласил сесть, придвинув табуреты.
—Ну и вино!— проговорил заплетающимся языком Демид.— Впервые так сморило.
Казаки присели, чувствуя опьянение и смертельную слабость и сонливость. Омелько ещё успел подумать, что они попали в ловушку, хотел подняться, уйти, но сил не хватило. Последние проблески сознания оставили его. Он даже не успел посмотреть на друзей, которые уже опустили головы на руки и крепко спали под довольной ухмылкой того коварного человека.
Глава 7
Их пробудил шум волн за стенкой трюма, где они оказались в полной темноте. Сверху доносились звуки беготни, крики команд, визг блоков и скрип всех сочленений корабля.
Демид ещё спал. Ивась позвал:
—Демид, Омелько! Вы здесь? Отзовитесь!
—Где мы, Ивась?— донёсся слабый голос Омелько.— Что с нами?
—Чёрт его знает, Омелько! Где Демид?
—Он рядом, Ивась! Что за голова? Страшно болит. Что с нами? Ага, вспомнил! Нас опоили чем-то, и теперь мы должны быть на борту корабля, что пошли осматривать, как глупые утки! Всё Демид со своими предложениями!
—Будет тебе, друг! При чём тут Демид? Мы все попали в эту ловушку, устроенную этим падлом! Погоди, мы тебе устроим!
—Интересно, куда мы плывём? Ты чувствуешь, как нас покачивает? Наверное, мы уже в море.
—Сколько же мы тут лежим, Омелько? Разбуди хоть Демида.
—Пусть подольше поспит, Ивась. Чего расстраивать его раньше времени. Ещё успеет почувствовать, во что мы вляпались. Интересно, куда нас тащат?
—Мне теперь уже всё равно, Омелько! И у меня голова побаливает.
—У меня просто раскалывается!— воскликнул Омелько, ощупывая голову.
—Это после ранения тебе так плохо. Пройдёт. Пить страшно охота! Тебе тоже? Хоть бы глоток воды! Надо пощупать. Может, оставили водички.
—Ничего нет, Ивась!— прокричал Омелько, обшарив вокруг себя.
Они замолчали, прислушивались к шуму наверху и ударам волн о борт. Было муторно на душе и в теле. Слабость ещё не прошла, а голова и не думала переставать болеть, особенно у Омелько.
Проснулся Демид. Долго не мог понять, что с ним, пока не вспомнил с помощью Ивася, что с ними случилось. Он не бросился на стенку, не стал кричать, ругаться и грозиться. Просто мрачно затих, погрузился в себя, и друзья долго не могли вывести из этого состояния.
Мучимые жаждой, которая полностью захватила их целиком, заслонив чувство голода, наши казаки вертелись на голых сырых досках тесного закутка с толстой дверью, никак не хотевшей поддаваться под ударами ног казаков.
Лишь долгое время спустя, казаки понятия не имели о течении времени, к ним спустились два матроса и тот человек, что заманил их на борт.
—Думать я, ты покой?— спросил он по-немецки.
Матросы угрюмо молчали, щурились от света фонаря, прикидывая в уме, что можно предпринять. Сделать они ничего не могли. Сил не было, жажда и голод мучили нещадно. Лишь затаённая злоба тлела внутри неугасимым огоньком, но не готовая сейчас выплеснуться. Все помыслы вертелись вокруг воды.
—Хорошо,— опять проговорил человек.— Я штурман, ты матрос. Ты быть хорошо работа, хорошо слушать, хорошо жить.
Он что-то сказал матросам, стоящим за дверью. Помещение было так мало, что для них просто не было места. Сам шкипер или штурман, казаки в этом ещё не разбирались, хотя и слышали о таких, стоял на пороге.
Он отошёл в сторону. Матросы поставили деревянное ведёрко с водой, каравай хлеба. Штурман посмотрел, как казаки набросились на воду, усмехнулся, закрыл дверь и его шаги удалились.
Снова была темень, качка, но жажда была почти утолена. Теперь была очередь хлеба. Его прикончили почти мгновенно.
—В карманах ничего не оставили,— заметил Омелько.— И ножи отобрали.
—Не удивительно,— ответил Ивась. Продолжать разговор не хотелось.
Казаки тихо лежали, не в состоянии вытянуться во весь рост. При свете фонаря Демид заметил, что и потолок слишком низок, чтобы можно стать во весь рост. Слышались писк и возня мышей и крыс. Это нисколько не смущало казаков.
Следить за временем они не могли. И отупело ждали, когда их выпустят из этой клетки. И это всё же наступило. Штурман открыл дверь, молвил сурово:
—Ходить вверх.
Ноги плохо слушались, но радость всё же была. Заточение закончилось, и они с трудом поднялись на палубу.
Оглянувшись, заметили, что кругом было море, серое, ветреное, всё покрытое мелкими барашками пены на вершинах волн.
Паруса туго натянуты, ветер тихо посвистывал в канатах, а палуба качалась под ногами, отвратительно отдаваясь в животах. Скоро подступила тошнота, и Демид сказал тихо:
—Идите к тому борту и поблюйте. Это может скоро пройти.
Ивась с Омелько поспешили к подветренному борту и начали травить. Их выворачивало основательно, вышибая слёзы на глазах. Было так отвратительно, что описать невозможно. Штурман терпеливо ждал. Наконец что-то проурчал и матрос, грубо толкая казаков, вернул их на место.
—Быть работа. Ты матрос. Дело знать?
Ивась не слушал штурмана. Его продолжали мучить тошнота и позывы рвоты. Тогда штурман повернулся к Демиду. Они долго говорили друг другу. И под конец штурман показал на полуют, где стояли два человека, указал на того, что повыше, проговорил сурово:
—Капитан! Бог корабль, слушать, работать!
Потом поманил одного матроса, приказал ему что-то, и тот вскоре принёс плётку из пеньки с вплетённой в неё свинцовой проволокой.
Матрос многозначительно покрутил ею перед лицами казаков, а штурман строго сказал:
—Наказать, плохая работа! Понять?
Демид мрачно кивнул головой и ответил тихо:
—Да!
—Говорить «сэр»!
Демид непонимающе посмотрел на штурмана. Тот пояснил, как мог:
—Ответ я, говорить «сэр». Понять?
Демид неопределённо пожал плечами, а штурман сказал матросу и тот ответил что-то, в конце сказав «сэр».
Штурман опять посмотрел на казака вопросительно и тот ответил:
—Да, сэр? Верно?
