Судно оказалось левым бортом к городу. Прозвучала команда. Кулеврины содрогнули судно, дым заволок борт, а ядра с шипением унеслись в город.
—Поворот налево! На брасах! Тяни! Приготовиться правым бортом! Пошёл на брасы!
Уже вблизи пристани, «Миньон» стал бортом к городу. Пушки опять дали залп. Тотчас загрохотали пушки «Хохотушки» и остальных кораблей. В двадцать минут небольшая казарма с двумя десятками солдат превратилась в дымящиеся развалины.
Шлюпки, полные вооружённых людей, уже неслись к причалам. Матросы стремились первыми высадиться и завоевать дополнительные доли. Это удалось двум шлюпкам с «Миньона».
Сорок весёлых матросов, опередив остальных на целую сотню саженей, вывалились на пристань и ринулись к самым богатым домам города. Никакого сопротивления оказано не было. Лишь в одном месте пожилой испанец отчаянно отбивался от наседавших Патрика и одного долговязого матроса.
Том с Ивасём бросились на помощь.
—Руби его, Патрик!— Том отчаянно кричал, видя, как Пат покатился от крыльца с раной в боку.— Испанская сволочь! Получай!— и выстрелил в испанца из пистолета.
Испанец упал, так и не выпустив из руки шпагу. Но рана была серьёзной — пуля раздробила ключицу, и двигать левой рукой он не мог.
Долговязый бросился добить испанца. Он уже замахнулся саблей, как Ивась отбил клинок, закричав:
—Брось его, чего добивать отчаянного?. Пусть живёт! Он смел и не испугался нас. Это стоит уважать!
—Сдурел ты, Джон! Это же враг! Он Пата приколол!
—Пусть живёт, не тронь его! Пошли в дом, там будет к чему приложить руки. Том, скажи ему!
—Пошли, этот испанец и сам подохнет! Что нам стоит. Оставь, Геб!
Тот плюнул в сторону испанца, Том склонился над Патом. У того была рана в боку, но не очень опасная.
Том поискал глазами, подозвал одного из матрасов посильнее:
—Арт, возьми Пата, а то он кровью изойдёт. Оттащи к шлюпке. Пусть перевяжут. Мы тебе оставим твою долю!
Из дома выскочила сеньора с негритянкой. Они бросились к испанцу, а англичане с Ивасём поспешили в дом, где тут же принялись отбирать ценности и искать деньги.
Испанка сама, вернувшись в дом с мужем, как пираты поняли, отдала все драгоценности и деньги, благодаря Ивася за заступничество. Тот смутился, поостыл. Оглядевшись по сторонам, определил, что дом действительно богат, а испанка сняла с себя золотой крестик с изумрудами, протянула Ивасю со словами:
—Пусть вам благоволит Христос и Дева Мария, сеньор! Возьмите в знак благодарности, прошу вас!
Ивась понял женщину, в недоумении глядел в её светло-карие глаза. Смущение охватило его всего, а она ещё сняла с пальца один перстень, другой и ещё сказала взволнованным голосам:
—Сеньор, всё равно это отберут, так пусть будет у вас! Вы проявили сострадание к страждущему, раненому, отвели руку убийцы! Возьмите, пожалуйста!
—Сеньора, это я обязан всё сдать в общую кучу,— пролепетал, сбиваясь, Ивась.— Лучше спрячьте себе.
—Джон, что ты тут делаешь?— пробегая крикнул Том.— Бери вещи и гони к причалу! Брось ты эту бабу!
Сеньора всё же успела сунуть два перстня в руку Ивася. Тот показал их Тому, спросил растерянно:
—Это куда, Том? Возьми, а то ещё потеряю. Давай узел!
Ивась поспешил выйти из дома, мельком увидел, что женщина проводила его глазами и удалилась за негритянкой, отведшей испанца в другую комнату.
Юноша испытывал двойственные чувства. Ему было стыдно за свой поступок, и в то же время благодарность женщины, её стойкость в этой трагической обстановке, изумила Ивася. Всё это не выходило у него из головы весь день.
Город переживал трагедию. Вопли и плач не смолкали. Две церкви города горели, из них выносили ценные предметы под вопли верующих и стенания священников. Все они были изрядно избиты, но продолжали молить пиратов не осквернять святыни.
Вечером на борту судна долговязый матрос не забыл обвинить Ивася в предательстве.
—Братва, этот сопляк посмел мне запретить прикончить испанца! Позор!
Мак-Ивен с любопытством посмотрел на долговязого, потом на Ивася, втянувшего голову в плечи. Усмехнулся угрюмо, спросил:
—Это верно, Джон?
Ивась обречённо кивнул головой. Ответить он не осмелился.
—С чего это ты так сделал, Джон?
Ивась долго молчал. Толпа с любопытством взирала на этот суд, ожидая, что предложит капитан. А тот повторил вопрос более жёстко, прикрикнул.
—Да уж больно понравился мне этот испанец, капитан! Храбро бился! Никто больше не осмелился, а он бился! Жалко стало такого храброго…
—Видали, братцы?! Вот какой у нас имеется благородный малый,— капитан усмехнулся, и в этой усмешке уже не было угрозы.— А ты, Длинный, чего ж не врезал этому утёнку по шее? Наука б была ему!
Длинный встрепенулся, а из толпы матросов кто-то выкрикнул:
—Кишка тонка у нашего Длинного! Испробовал бы он схватиться с мальцом!
Хохот покрыл эти слова. Улыбнулся даже капитан. Оглядел толпу.
—Кто был рядом? Выходии скажи слово!
Том сделал шаг вперёд. В лице ещё на остыла улыбка.
—Ну я был, капитан. Всё так и было. Я сам не стал наказывать Джона.
—Дружки с ним?— Мак-Ивен строго посмотрел на боцмана.
—Не то, что дружки, капитан, но тут другое. Парень уж очень близко принял храбрость и решительность этого испанца. Я и подумал, что беды не будет от того, что бы спасти храбреца.
—Он Пата почти прикончил!— вставил слово Длинный.
—Пат сам виноват, Длинный!— раздался ещё один голос.— Мог бы и пистолетом сразиться, а он его забыл прихватить! А Том показал, как легко было справиться даже с таким храбрецом!
—Джон, да у тебя защитники имеются!— улыбнулся капитан.— Но это не дело, когда матрос играет в благородного рыцаря! Придётся тебя лишить твоей доли. Вы согласны, братья?— Повернулся Мак-Ивен к матросам.
Крики одобрения пронеслись над головами, а первый голос закричал:
—Не горюй, Джон! Мы сбросимся для тебя! А твоя доля пусть пополнит казну капитана! Он у нас бедный!
Мак-Ивен чуть не подпрыгнул от ярости. А матросы разразились хохотом, довольные столь смелым выпадом товарища.
Мак-Ивен отыскал глазами обидчика, пристально пригляделся к нему, но от угроз отказался. Парень был слишком популярен на судне. Но все обратили внимание на этот мстительный взгляд и обеспокоились.
Омелько подошёл к этому матросы, сказал, подбирая слова:
—Спасибо, друг! Мы молчали, боялись перечить. Ты смело сказал.
—Давно надо было это сказать, Ом!— бросил Хоун, как звали матроса.— Мы всё прощаем да стесняемся, словно сеньорита. И пусть знает, что он тут не Бог! Мы тоже имеем какие-то права. Не посмотрим, что он владелец судна!
