—Что ж такого для неё в том городе, Хавита?— заинтересованно спросил Хуан. Хавита с подозрением посмотрела на юношу, усмехнулась, ответила с коварной усмешкой:
—Жених, Хуанито! И она от него без ума. Сохнет уже почти год, да он не очень спешит. Ждёт, когда приедет её брат. Старший. Дон Рассио. Что-то от него зависит, но что, я не знаю.
—Где же он пропадает, Хавита?
—Он лейтенант королевского флота, Хуан. Красивый! Жуть! Не то, что сеньорита. Все от него без ума. И обходительный. Никогда не обругает, не накричит, только с улыбкой со всеми разговаривает.
—Интересно бы поглядеть на него,— в задумчивости проговорил Хуан.
—Слыхала, что его ожидают через два месяца. Его судно подойдёт к городу, и тогда тут все его увидят. Будет праздник. Хозяин его очень любит, но частенько поругивает. Только всё любя, Хуанито.
—Всё-то ты знаешь, Хавита! Вот что такое домашние слуги!
Уже лёжа на жёстком топчане, Ивась ещё долго вспоминал разговор с Хавитой. А утром поспешил почистить свой старыйкафтан, нацепил шпагу, надел шляпу и отправился к господскому дому, где должныпроисходить наказания,
Больше всего Хуана интересовала сеньорита Габриэла. Очень хотелось посмотреть в её лицо, понять, что она есть такое. Понимал, что любопытство его не имеет основания. И всё же его тянуло сюда что-то, что интересовало, занимало, хотя и немного раздражало.
Рабы уже возились у столба, готовили верёвки, принесли горшок с патокой. Десяток рабов поодаль ждали с горестными лицами, тихо переговариваясь и поглядывая на хозяйский дом с видимым страхом и ненавистью.
Хуан вспомнил, что говорила вчера Хавита, и подумал о старой донье де Риосеко. Вот в кого пошёл молодой сеньор! Донья, его мать, здесь пользовалась репутацией сердобольной и даже доброй женщины, но прав в доме никаких не имела. Вдобавок постоянно болела и редко появлялась на людях.
Про хозяина говорили, что он доволен положением жены и часто весело и разгульно проводит время в городе.
Ещё Хуан знал, что молодой хозяин очень любил мать, а у дочери с нею отношения всегда были натянутыми, не то, что с отцом.
—Хуан,— услышал юноша голос Ариаса,— что так рано пришёл?
—Хочу с самого начала понаблюдать за хозяйской дочкой.
—На чёрта она тебе сдалась? Нашёл, кем интересоваться! Она всё равно не для тебя, Хуанито.
—Я не по этой причине, Ар. Просто интересно, любопытно, что за девка эта хозяйская стерва.
—Тут ты верно заметил! Истинная стерва! Кровопийца! Хуже своего отца.
Скоро привели связанную по рукам молодую негритянку. Лицо её посерело от страха, она дрожала мелко, неудержимо.
Рабы сорвали с её тела одежду, и она предстала перед народом в чём мать родила. Никакого стыда она не испытывала. По-видимому, всё в ней сосредоточилось на предстоящем физическом мучении.
Ариас толкнул Хуана в бок, прошептав:
—Гляди! Вон она усаживается в кресло на веранде!
Хуан стоял не далее, как шагах в пятнадцати от девушки и её лицо хорошо было видно без шляпы.
Юноша обратил внимание на сильное напряжение, чувствующееся в нём. А в глазах блуждали искорки чего-то дьявольского, как казалось Хуану. И он никак не мог понять, что могла испытывать Габриэла от созерцания пытки.
Негритянку привязали к столбу так, чтобы она не могла сползти на землю и в молчании кистью обмазали тело тонким слоем патоки сахарного тростника. И только один голос прозвучал с издёвкой и чуть насмешливо:
—Какой товар пропадает! Лучше б дать нам позабавиться! Хоть удовольствие получат все, ха-ха!
Все головы повернулись к говорившему. То был высокий испанец, и Хуан вспомнил, что надсмотрщики именно о нём говорили, как о прежнем любовнике его Хавиты.
Он был довольно молод, но точно определить его возраст было невозможно. Ему можно было дать и тридцать и сорок лет. Слегка кучеряв, с очень маленькой бородкой и тонкими усами, отлично ухоженными. В лице можно прочитать наглость, самоуверенность и силу.
Это и был тот самый Амбросио, о котором так восторгались его товарищи надсмотрщики. В груди Хуана защемило чувстве ревности.
Солнце припекало всё сильнее, начали слетаться различные насекомые, и вскоре тело несчастной жертвы начало дёргаться, извиваться. Кричать она не могла — через рот была она привязана к столбу.
Уже прошло полчаса, а Габриэла продолжала внимательно наблюдать за мучениями жертвы. Её глаза неотрывно впились в лицо и тело негритянки. Хуану показалось, что она испытывает какое-то удовлетворение от созерцания человеческих мучений. Бледное лицо ничего, кроме напряжения, не выражало. Глаза широко раскрыты и словно застыли.
Юношу передёрнуло от затаённого страха. Он отвернулся, потом отошёл в сторону, ответив на вопрос Макарио о причине ухода:
—Ничего интересного в этом не вижу, Макарио.— Он ушёл, больше не желая лицезреть гнусное зрелище и жестокое выражение лица сеньориты.
Потом Хуан узнал, что на такое Габриэла решается только в отсутствии отца. Тот не допускал публичных зрелищ, ограничиваясь тайными экзекуциями и отдавая всё это на откуп надсмотрщикам.
Весь день Хуана преследовали видения лица Габриэлы. Но удивительное дело! Он наравне с отвращением и даже страхом, находил в себе странное стремление к этой странной девице. Его что-то влекло к ней. Разобраться в своих чувствах он никак не мог.
«Вот жизнь!— думал он частенько.— И поговорить не с кем. Был бы тут Омелько или хотя бы Демид! Свои люди. А Ариас? Он слишком прост, да с ним и не поговоришь по душам. Речь ещё не позволяет!»
Вечером Хуан узнал, что наказанная не умерла. Сеньорита всё же разрешила снять её с позорного столба. Но болела девушка больше двух недель, после чего была отправлена на плантацию сахарного тростника под попечение Челато.
Был жаркий день. Дождя давно не было, и до его прихода было ещё далеко. Южное побережье острова сильно страдало от засухи, в то время как на севере бушевали грозы с проливными дождями.
Хуан медленно ехал верхом на муле, осматривая плантацию, где работали его подопечные. Верзила-староста, завидев его, перестал нахлёстывать провинившегося раба, проводил белого недобрым взглядом. Юноша неожиданно обернулся и успел заметить этот взгляд. Стало прохладно спине, словно мороз пробежал по коже.
Староста тут же поменял выражение лица. И всё же у Хуана мелькнуло в голове, что с этим негром требуется быть очень осмотрительным.
Не проехал он и двухсот шагов, как обострённый опасностью слух уловил нечто необычное в шелестении стеблей тростника. Остановил мула, прислушался. Любопытство взяло верх. Тихо слез с седла, прокрался дальше, пока не услышал тихие слова, разобрать которые он не смог. Очень медленно и осторожно прокрался ближе. И через редкие стебли узрел двух негров, оживлённо о чём-то споривших громким шёпотом. Они так увлеклись этим, что не замечали опасности, нависшей над ними.
