Стало быть, с психикой у него все в норме. Видно, Настя действительно раздумала заходить к нему. А он-то, дурак, решил, что случилось чудо.
Алексей остановился, собираясь идти назад, но вдруг передумал. Ему пришла в голову спасительная мысль, что домофон мог не сработать, и Настя стоит у закрытой двери. Глупая надежда, но все-таки нужно убедиться собственными глазами, что на улице никого нет.
Он решительно зашагал вниз, спустился на один пролет и остановился.
Прямо перед ним, приткнувшись щекой к серому бетону ступеньки, лежала Ася. Было полное ощущение, что она устроилась здесь отдохнуть, и только слипшиеся на затылке черной, густой, клейкой массой волосы нарушали это впечатление.
От ее лица вверх по лестнице к ближайшей квартире тянулась неровная цепочка мокрых, красных следов, словно кто-то наступил в ведерко с краской.
Алексей замер. Потом одним прыжком миновал оставшиеся ступени и опустился перед Асей на корточки. Рванул ворот плаща, нащупал на шее сонную артерию.
Пульса не было. Он осторожно перевернул ее на бок, приложил ухо к груди – все та же страшная, зловещая тишина.
–Настя,– шепотом, точно боясь разбудить ее, позвал Алексей,– Нас-тя.
Она не шевелилась. Его руки перепачкались в липком и горячем. Он наклонился к ее лицу, белому, застывшему, точно маска, с синевой, сгустившейся у губ и крыльев носа.
–Настя, потерпи. Пожалуйста, Малыш, потерпи. Все будет хорошо, я обещаю тебе.
Ему вдруг показалось, что она едва заметно улыбается, а полуоткрытые глаза смотрят прямо на него с надеждой и мольбой.
–Настя!– Алексей обнял неподвижное, мертвое тело, зарылся лицом в окровавленные волосы.– Как же ты так, Настенька! Как же ты…– он прижал ее к себе, крепко, со всей силы, словно пытаясь вырвать из чужого, далекого мира, в который она ушла от него навсегда.
Вокруг в воздухе еще витал едва уловимый, теплый и тонкий запах ее духов, и постепенно исчезал, истаивая.
44
Степка с любопытством смотрел, как огромный «Икарус» пытается развернуться на узкой улочке. Хвост заехал на тротуар, из кабины высунулся потный и злой водитель, выругался сквозь зубы и до упора выкрутил баранку.
–Пап!– Степка дернул за руку уткнувшегося в газету Сергея.– Он здесь не проедет, правда?
–Кто не проедет?– рассеянно переспросил тот, не отрываясь от своего занятия.
–Вот этот длинный автобус. Ему тут слишком тесно.
–Не беспокойся, проедет, если ему надо.– Сергей перевернул страницу.
Степка еще немного понаблюдал за «Икарусом». В конце концов тот действительно развернулся и уехал. Стало совсем скучно.
Он занялся наблюдением за толстой, завитой теткой, торгующей с лотка мороженым. Она ловко прятала протянутые деньги в висящую на поясе сумочку, с грохотом открывала стеклянную крышку лотка и доставала оттуда эскимо, сливочные брикеты и вафельные стаканчики.
Степке тоже захотелось мороженого, эскимо или, на худой конец, «апельсиновый лучик».
–Пап!– снова окликнул он.
–Что тебе?
Степка указал пальцем в сторону лотка. Сергей улыбнулся и спрятал газету.
–Купить тебе мороженое?
–Ага.
–Ну пошли.– Сергей взял его за руку, подвел к продавщице.– Ты какое хочешь?
Степка замялся, раздумывая.
–Возьмите вот это, шоколадное с джемом,– мороженщица постучала указательным пальцем по стеклу,– самое вкусное, я вам гарантирую. Мы с дочкой его просто обожаем.
–Будешь?– Сергей вопросительно глянул на Степку.
–Буду.
–Давайте.– Он протянул тетке десятку.
Та убрала ее в свою сумочку и достала из ящика прямоугольный брикетик в яркой упаковке:
–На, держи. Понравится, еще купишь.
–Обязательно,– важно пообещал Степка, тут же разворачивая обертку.– Пап, а мама скоро приедет?
Сергей посмотрел на часы.
–Должна быть десять минут назад. Наверное, задержалась у себя на работе. Прощается.
–Мне надоело тут стоять,– пожаловался Степка,– ноги болят.
–Эх ты,– усмехнулся Сергей.– Мужчина называется. Ноги у него устали! Должен терпеть, иначе какой из тебя солдат?
–Я не хочу быть солдатом. Я уже маме говорил, что стану врачом.
Сергей перестал улыбаться, потрепал сына по волосам, взял за плечо.
–Каждый мужчина солдат, Степка, независимо от его профессии. Понимаешь, каждый.
–Даже врач?
–А врач – тем более. Знаешь что, давай-ка мы позвоним маме, узнаем, где она.
–Давай,– обрадовался Степка.
Сергей набрал номер. Послышались долгие гудки. Трубку никто не брал.
Он нажал на сброс и повторил вызов. Все то же самое, длинные, далекие сигналы, и никакого ответа.
«Ничего страшного,– постарался успокоить себя Сергей.– Решила не ехать на метро, взяла машину. Телефона можно не услышать, особенно если в салоне громко работает радио».
Он обернулся и поймал вопросительный взгляд сына.
–Что, не берет?
–Да. Но ты не переживай. Наверное, мама уже подъезжает. Подождем еще пять минут, а потом опять позвоним. Ладно?
–Хорошо.– Степка кивнул и лизнул мороженое.
Сергей напряженно вглядывался в автомобили, тормозящие у тротуара. Он надеялся, что Ася вот-вот появится, но ее все не было. Позабытая газета торчала у него из кармана пиджака, Степка доедал с обертки остатки мороженого.
–Пап, пять минут прошло. Будешь звонить?
–Да.
Он снова набрал номер и в оцепенении слушал протяжные, нескончаемые гудки, не в силах прервать их, нажать на отбой, физически чувствуя, как пустота в трубке становится пустотой внутри его самого.
45
Алексей лежал на ступеньках, неподвижно, не шевелясь, надежно укрыв труп собственным телом. Никто не входил в подъезд и не выходил из него, и это было хорошо: он твердо решил, что не сдвинется с места, никому не отдаст Настю. Пусть его так и хоронят вместе с ней!
Потрясенный мозг отказывался мыслить логически и здраво, сознание путалось, перед глазами мелькали обрывки невероятных видений.
Единственное, что Алексей мог сейчас воспринять,– Настя мертва, ее больше нет. И погубил ее он сам, почти что собственными руками.
О том, что будет дальше, он не думал, вернее, точно знал, что не будет ничего. Ни вечера, ни ночи, ни утра, ни белого света вообще.
Время от времени ему казалось, что Настя тихонько шепчет, начинал вслушиваться, стараясь разобрать хоть слово, и вдруг вспоминал, что мертвые не разговаривают. Но через минуту забывал об этом и снова прикладывал ухо к ее неподвижным, одеревеневшим губам…
