Шон сделал над собой усилие.
— Скажите, а Мэгги Монтгомери — зло?
К огромному его облегчению, Мари покачала головой.
— Но будь настороже! Береги себя. Она не такая, какой кажется.
— Она, случайно, не исповедует вудуизм?
Мари улыбнулась, вновь продемонстрировав свои великолепные зубы. Потом опять покачала головой:
— Опасайся ночи, лейтенант.
— Скажите, Мари…
— Ничего больше сказать я тебе не могу. Не забывай, что в этом городе всегда были в чести волшебство и магия. Черная и белая. Будь настороже, береги себя. Размышляй о звере и думай, какое оружие выбрать, чтобы поразить его. Открой глаза и смотри на мир непредвзято. Это самое главное. Помни, что легенды чаще всего основаны на реальных фактах. Ты веришь в Бога, лейтенант?
— Верю. Я родом из католической семьи…
— Ты не видишь Его, не знаешь Его, но между тем веришь, что Он существует. Вера — это принятие и признание того, что ты не можешь увидеть. В мире много такого, что нельзя увидеть глазами или потрогать. Мир не простой и не плоский, как доска. И в этом мире возможно все. Взгляни на небо, на землю, на звезды. Вспомни о ночи. О черном и белом. Помни, что красная жидкость, которая течет в наших венах, есть сок жизни. И прими одну волшебную вещицу, которую я для тебя припасла.
С этими словами она вложила что-то в руку Шона.
— Я не должен ничего от вас принимать… — снова смутился он. Мари исповедовала вудуизм и наверняка нуждалась в деньгах — иначе не сидела бы на Джексон-сквер. Уже это одно не позволяло Шону принять от этой женщины подношение.
— Нет, ты просто обязан принять это от меня.
— Сколько я вам должен?
— Ничегошеньки. Это подарок. На свете есть зло и добро. Ты добрый человек, и я — добрый. Прими даяние одного доброго человека другому.
Хотя Шон не имел права принимать подарки от посторонних граждан, он разогнул пальцы и посмотрел на дар старухи. Крест! Ни тебе кроличьих или лягушачьих лапок, ни амулетов в виде драгоценных камней, от которых он мог бы с чистой совестью отказаться. Это было старинное изделие из серебра примерно в шесть сантиметров длиной, прикованное к серебряной же цепочке.
Шон улыбнулся.
Против креста он, как потомственный католик, ничего возразить не мог.
Повернувшись, Шон двинулся прочь.
— Лейтенант!
Он обернулся. Мари Лескар снова обратилась к нему:
— Обязательно носи его на груди!
Это было сказано так доброжелательно и искренне, что Шон кивнул и поклонился старухе.
Он надел крест на шею. Если бы это был какой-нибудь глупый, с точки зрения горожанина, амулет, Шон бы еще сто раз подумал, носить его или нет — как-никак, он был полицейский, значит, лицо официальное, — но крест на груди не вызывал у него дискомфорта. В конце концов, Шон был католиком, как и все его предки.
Сворачивая с Джексон-сквер, он, к своему удивлению, отметил, что ноги сами понесли его к заведению Мамми.
Шон заказал себе коку и сандвич. Пришла Мамми и сказала ему, что того человека она не видела.
— Не думаю, что он снова сюда заявится.
— Напрасно. Это вполне возможно.
— Наверняка он видел свой портрет в газетах.
— И что же? Он считает себя слишком умным, чтобы его схватили. Если бы он пришел, это был бы своего рода вызов властям, который потешил бы его самолюбие. Вы его боитесь, не так ли?
— Разве что самую малость. Вы ведь обеспечите мне прикрытие?
— Между прочим, вокруг вас копы так и вьются. Разве вы не заметили? — спросил Шон, прожевывая сандвич с говяди-ной.
— Еще как заметила. Ваши парни способствуют процветанию моей торговли.
— Я полицейский, и мне бы следовало вас кое за что арестовать. Вы отдаете себе в этом отчет?
Мамми хмыкнула:
— Слава Богу, шеф убойного отдела у нас душка.
— Кстати, я перекинулся словом с вашей знакомой на Джексон-сквер.
— Неужели пошли к Мари?
Шон кивнул.
— Вы ей говорили, что я к ней приду?
Мамми покачала головой:
— И не думала.
Шон скептически улыбнулся:
— Она сама меня узнала.
— Ничего удивительного. Она жрица вуду.
— Бросьте, Мамми, эти глупости.
— Есть добро и зло. Есть день и ночь. Она вам это говорила?
Шон кивнул:
— Она мне еще и не то говорила, а кроме того, подарила крест, и я надел его. Стоило мне это делать, как по-вашему?
— Он вам пригодится, — заверила его Мамми.
— Крест?
Мамми кивнула.
— А что, кресты отпугивают злых духов?
— Если вы поговорили с Мари, лейтенант, то поняли, надеюсь, что мир разнообразен и многомерен. Есть силы, которые превыше человека. Хотите, кстати, хлеба с чесноком?
Шон прищурился:
— Я, Мамми, обычно ем поджаренный хлеб.
— Чесночный хлеб принесет вам пользу.
— Я не люблю чесночного хлеба… я…
— Вам обязательно надо вывести ее на прогулку сегодня ночью.
— Что?
— Не что, а кого. Вашу девушку. Отведите ее в хороший итальянский ресторан. А себе закажите блюдо с чесноком.
— Вам не нравится Мэгги?
— Напротив. Я отношусь к ней прекрасно.
— Зачем же в таком случае вы хотите, чтобы я испортил отношения с Мэгги, дыша на нее чесноком?
Мамми покачала головой.
— Как я уже вам сказала…
Но тут она замолчала.
— Итак, чеснок.
Она пожала плечами.
— Послушайте, Мамми. Мы с вами рассуждаем о добре и зле, о черном и белом, о культе вуду, наконец… Это все понятия отвлеченные, философские, даже, так сказать, этнографические. Но при чем здесь чеснок и крест? В детстве я видел фильмы с Питером Кушингом и Кристофером Ли — там тоже все говорили о чесноке и крестах. Похоже, вы думаете, что в наш город съехались вампиры?
— Откуда вам знать, так это или нет? Кто вы такой? — холодно осведомилась Мамми.
— Мы с вами только что говорили об убийце из плоти и крови. Поэтому не пытайтесь сбить меня с толку. — Шон поднялся из-за стола и вынул из кармана бумажник.
— За счет заведения, — отрезала Мамми.
— Может, мне все-таки заплатить? — Шон подмигнул ей.
— Не надо мне ваших денег. Возможно, вы сегодня едите в последний раз в жизни, — мрачно заметила Мамми.
