—«Я виновата»,— по старой привычке она обратилась к даймону, снова переставшему с ней разговаривать,— «Я во всем виновата. Начиталась книг, наслушалась рассказов. Задрала нос. Поверила, что такой же иностранец, как и я, только безземельный и безвестный, ищет моего покровительства. Захотела поверить. Мне так нужна была поддержка, что я сама себя во всем убедила, а потом попыталась убедить в этой лжи его. Он узнал о моей слабости, но не поднял на смех, а наоборот, стал помогать. Предложил сделку, которую я, дура, восприняла лишь за повод быть со мной рядом».
Спигон и не думал отзываться или как-то реагировать. С ним было почти как с Кейном. Ария сначала думала о нем как о капризном даймоне, затем как о ужасном, угрожающим её убить, затем только, пройдя страх и ужас (опять-таки за счет Кейна!), она поняла, что никогда не будет свободна от огненного кошмара, скрывающегося в её книге. Что если он и принадлежит ей, то через него — она принадлежит своим предкам, жестоким швейцарским наемникам. Их правилам.
Новое чудо, что с ней случилось, помогло начать по ним жить. Придало ей уверенности, сил, понимания этого жестокого мира. Она почувствовала себя королевой. Спигон стал обращаться к ней куда уважительнее. Они стали разговаривать. Он подсказывал, помогал, советовал. А она жила, беря то, что ей было нужно у тех, кто это имел.
Ария изменилась. Сейчас, лежа на больничной койке, она прекрасно видит, что стала настоящим лидером класса и популярной лишь потому, что двое людей перешли на свободную форму обучения. Что они плевать хотели на то, что она так ценит. Что их мрачное превосходство в любой момент могло раздавить её достижения, вне зависимости, захотели бы Дайхард с Терновой этого или нет.
Но почему она всё это понимает только сейчас? Почему не раньше? Зачем она оскорбила княгиню в её собственном доме, придя просительницей? Потому, что не считала себя таковой? Потому что пришла к тому, кто помогал раньше, к тому, с кем она боялась встретиться на тренировочной дуэли? Пришла с просьбой… проиграть? Отдать ей, Арии фон Аркендорф, мелочь, совершенно не нужную Дайхарду Кейну?
Князю Дайхарду Кейну. Оскорбленному ей, дурой, князю! Пришедшему на порог её дома с дуэльным оружием! Это уже не зубы, которые бы отрастали всё лето в лучшем случае, с лучшими лекарями, на которых у неё нет денег! Это смерть. Кейн убьет её безжалостно и быстро, также, как привык расправляться со всеми своими недругами или неудачными обстоятельствами! Тогда, во тьме русской глуши, он вышел на переговоры с людьми Синдиката, и заставил их отступить! Синдиката!
—Я дура…— еле шевеля опухшими губами, пробормотала лежащая на койке девушка. Дышать из-за корсета на ребрах ей было тяжеловато, под некоторыми повязками сильно саднило, голову нельзя было удобно устроить из-за не думающих проходить шишек, но всё теперь забивало чувство собственной ничтожности.
—«Ты ничтожество»,— внезапно раздавшийся голос даймона в голове едва не заставил её вскрикнуть,— «Ты просто глупый и безвольный кусок женского мяса, ничего не знающий о силе и чести. Ты не нашла в себе мозгов лечь под воина, когда это еще было можно. Теперь ты не находишь в себе сил хотя бы умереть как настоящий человек. Яркая обертка и гнилое подлое нутро, привыкшее к услужению»
—«Замолчи!!»,— мысленно заорала Ария, дергаясь с такой силой, что сдавивший ребра корсет выбил слезы боли у неё из глаз.
—«О, нет. Слушай мои последние слова, Ария фон Аркендорф»,— даймону явно доставляло удовольствие наблюдать, как его подопечная вертится и охает от непередаваемых ощущений,— «Я вынужден тебе повиноваться до конца жизни, ибо выполнила ты условие крови и золота, но говорить с тобой более не обязан. Уже не в моих силах тебя наказать живую, поэтому знай, что случится, когда твоя бесстыжая и бесполезная плоть падёт окровавленной и бездыханной под ноги своему убийце. В тот миг я обрету свободу, свою недолгую свободу гримуара, ищущего нового хозяина. Знаешь, как я распоряжусь этой свободой? Я присягну ему. Или его детям»
—«Нет! Нет! Неееет!!!»,— слова даймона стали последней каплей, ввергнувшей Арию в самую настоящую истерику. Она билась в опутывающих её бинтах, уже не чувствуя боли от потревоженных ребер. Мычала, рыдала и скрежетала зубами от страха, паники и отчаяния. Прямой и жестокий даймон нашёл неожиданно коварный способ ей отомстить, пообещав, что Кейн приобретет новый разумный гримуар походя, просто подойдя к её, Арии фон Аркендорф, трупу! Он снова получит всё!
Он, который должен был принадлежать ей! Трудом и преданностью завоевать себе право зваться рыцарем Аркендорфов! Быть в её милости! Она — наследная баронесса, а он — никто!!
Разум и логика улетели как старые павшие листья, обнажая истинные желания и мысли лежащей на койке девушки, так и не смирившейся с тем, что построенные в голове планы требуют не только много труда и настойчивости, но также и постоянной проверки реальностью. Увы, здесь не было её преданных слуг, чтобы компенсировать отсутствие подобного знания.
—Это… она?— Ария сквозь истерику не расслышала недоуменный женский голос, несмотря на то что он раздался прямо от её кровати.
—Она… государыня. Это именно та девушка, о которой вы спрашивали,— второй голос принадлежал доктору,— Видите эти красные пряди? Другой такой девушки у нас нет.
—В таком случае введите ей успокоительное, доктор. Мне нужно с ней поговорить,— немолодая женщина одетая изысканно и со вкусом, требовательно уставилась на доктора.
—Так… не делается,— осторожно заметил тот,— Давайте немного подождем? Она перенесла большой стресс, даже не говорит, кто её так избил. Часа, я думаю…
Глава 17
Вообще, курящий ребенок — это странное зрелище. По местным меркам, конечно, четырнадцать лет для аристократа возраст вполне осознанный уже, но из-за того, что Аркадий сложен плотнее, чем большая часть его семьи, он кажется более… ребенком. Постоянно курящим трубку. Постоянно — значит постоянно. Слегка помогает абстрагироваться лишь сам дым, он зеленый, насыщенный и густой, но всё равно шаблоны рвутся замечательно. Задавать же бестактные вопросы, что это такое и с чем связано — простите, мы не на Привозе. Бестактность хуже публичной зоофилии.
Я пил кофе и наблюдал, как Тернов-младший изучает мои чертежи. Паренек с самым спокойным видом восседал у окна за столом, не обращая внимания на творящийся на подоконнике беспредел. Ну не особо беспредел, просто большой черный Мишлен проявляет усиленное внимание, заботу, ласку и прочие сексуальные домогательства по отношению к кошке младшего члена такой необычной семьи. У этой четырехлапой красавицы густейшая оранжевая шерсть, синие глаза и маленькая кокетливая шляпка с подвязками на голове. Плюс отсутствие явной неприязни к своему огромному кавалеру, наоборот, небольшое кокетство.
—Зачем я здесь?— впервые за полчаса подал голос Аркадий, поднимая на меня взгляд своих карих, почти черных, глаз.
Вопрос с подвохом, поэтому, отвечая на него, я сразу раскрою карты. Что и предполагалось заранее.
—Зачем мне суетиться тут, когда можно приготовиться заранее и получше? Например, к визиту комиссии? К тому же — вам?
