Глава 1
—А нустоять, мерзкие ублюдки! Стоять, не тохуже будет!— надрывался бегущим нам в спину голос разъяренной Фротильды Блем,— Стояяять, я сказала!
Останавливаться мы ине думали. Чесали от неё во весь опор! Тетушка Фротильда, несмотря на свои формы, бегать умела очень хорошо, пусть и недолго. Но это в обычной ситуации, когда гоняла мокрой тряпкой своих младших олухов, Петера иВанно, а вот сейчас, когда покусились на еёсвятыню, на еёрозовую яблоню…
—Он-а дого-ня-ет!— бегущий рядом со мной блондин, выпучивший от усердия глаза и красный настолько, что это было заметно даже при свете звезд, почти впал в панику, но был заботливо отоварен по шее моей свободной от кулька розовых яблок рукой.
—Шевели жопой!— каркнул я, работая ногами,— Мика, Лерой! Врассыпную! Мика? Ле…?
А этих козлов уже не было! Мы сЛори-Валиком уже подбегали к дороге в гордом одиночестве! Гады! Ну ихрен с ними!
—Ююююджииииин!— взвыло сзади голосом тетушки, от чего у меня по всей спине тут же прошла лютая изморозь,— Юююююджин Солааааарус!! Я тебя узналааа!
Ну всё, кранты мне. Полная и квадратная, прямо как у самой тетушки Блем, жопа. Иначе и нескажешь. Это другим ворюгам, если опознают (я-то не сдам!) просто розог всыпят, а вот я — совсем другая история. Худо дело. Ноо…! Это будет завтра! А унас пока есть еще сегодня дела, крепко связанные с несколькими украденными яблоками!
…точнее, у меня. Завтра мне, благородному Соларусу Юджину, сплавленному чуть ли нево младенчестве в эту глухомань родственниками, стукнет восемнадцать лет. Такое событие бывает лишь раз в жизни и его нужно отметить лучшим, что может предоставить взыскующему уму округ Лякрош, а это лучшее — как раз розовые яблоки тётушки Блем!
Только вот несогласных с высоким решением благородного меня оказалось куда больше, нежели только одной тетушки, вышедшей в поздний вечер до ветру в самое неподходящее время!
—Хватай его!— рванули от дороги к нам два силуэта. Не пацанячьи ни разу, взрослые мужики бегут! Еще Блемы! С таверны?! А почему трезвые?!!
Один из старших детей тетушки сгребает в медвежьи объятия заверещавшего зайцем Лори-Валика, а я, взмахнув котомкой с украденным, проскальзываю мимо жадных лап второго братца, тут же начиная уматывать по дороге из деревни! Ха! Здоровым и мясистым мужикам по прямой и утоптанной дороге догнать меня? Без шансов! Я бегаю быстрее всех в округе! Даже сам Жак Звонарь уступил мне, когда забивались на пробежку. Он потом, конечно, врал, что бежал с бодуна и вообще не всерьёз, но кто и когда слушает проигравших?!
Особенно, когда они потом, с горя приняв на грудь, рассказывают всем, что де благородные крепче и быстрее обычного человека? Брехло! Кого они тут видели, кроме меня?
Так, сейчас развилочка будет освещенная, там передохну под фонарем, а потом еще полчаса неспешного бега, и ядома, лакомлюсь плодами победы. Запах из котомки прёт одуряющий, эти розовые яблоки просто чудо какое-то!
—Эй, пацан!— у фонаря на перекрестке на дорогу выходит тот, о ком я только что думал. Жак сука Звонарь! И унего в руке здоровый дрын, на лице улыбка, а наногах его рабочие беговые боты!
ААА!!!
///
—Слышите?— сидящий в кустах Лоп поудобнее перехватил ружье,— Вроде бегут.
—Да тызамучил уже,— с досадой пропыхтел его сосед, сын старосты ближайшей деревни,— Жак обещал, что кричать будет, услышим заранее. Чего ты, ну?
—Да домой охота,— пожаловался Лоп.
—А отплатить этому опарышу неохота?— хмыкнул третий из засадников, уперший своё ружье прикладом в землю. Сплюнув, он глумливо «вспомнил»,— Ах да, у тебя жеМилка, тебе этот паршивец ничего не делал…
—Ну да!— тут же тихо и весело гыгыкнул сын старосты,— Только Милке трубы чистил! Ну изубы, наверное! Кто этих бла…
—Заткнитесь, ироды!— обиженно зашипел Лоп. Ну да, было дело. Сначала не уследил, а затем подумал — почему бы инет? Вдруг чего урвать можно будет? А ужкогда понял, что взять с этого хулигана, держащего весь округ если не встрахе, то впостоянном напряжении, нечего, так уже и поздно было. Милка подсела на чернявого козлика плотно, только батя разговор начинает, так она истерит как оглашенная. Так еще люди болтают, что не одна она у этого паразита была… Эх, теперь одалживаться придётся, чтобы в город дочку на обучение спровадить. Кто её тут замуж возьмет, топтаную? И нето, что других не топчут, ха! Но неэтот же благородный, который у всех на слуху с тех пор, как ходить начал. Ничего, Лоп что-то да придумает. Потом.
—Бегут-бегут!— заволновался сын старосты, перехватывая ружье. Действительно, издали послышались угрожающие вопли Звонаря, работавшего сегодня загонщиком.
Мужики встали, приготовились, взвели затворы. УЛопа, по случаю Милки, даже двустволка была, обрезанная. Одолжил на такой случай. Калибр серьезный, от волков хорониться. Точно не промахнется.
Парень драпал отЖака во всю прыть. Худой, высокий, жилистый как последний крестьянин, копна нечёсаных волос колыхается, ноги работают как заведенные, в левой руке котомка, глаза зеленые сверкают. Уж эту смазливую рожу во всех деревнях вокруг знают более десятка лет, да добра от неё не ждут. Нет, сам по себе этот Юджин плохим парнем не был, не раз и недва выручал местных, если в беде находил или по зову прибегал. Но какая же шкода, прости Всевышний!
Пришла пора рассчитаться!
Стреляли по очереди и постаршинству обид, с расстояния метров в пять, сопровождая каждый выстрел громкими воплями, рвущимися из глубин душ у деревенских мужиков!
—С праздничком вас, господин Соларус!— орёт Лоп, всаживая из ружья в зад отчаянно орущему парню солидную жмень крупной соли. А затем и вторую, с криком,— И отМилки вам привет!
—И отсадика моего вам поздравления!— кричит сын старосты, тщательно вбивая свою порцию в полетевшего кубарем по дорожной пыли парня,— С днем рождения, господин Соларус!
—Здоровьичка вам!— выстрел,— Господин Соларус!
—С нашим уважением!— выстрел,— Господин Соларус!
—Хорошей дороги вам, господин Соларус!— а вот это уже Жак Звонарь.
Ружья у него нету, да ипалку он, своё отслужившую, выбросил, но ноги-то вот они? Как тут пинка такому большому господину не отвесить? А еще лучше — несколько!
///
—Как вам салют, господин?— голос спрашивающего сочится ехидством и злорадством.
—Солюс, старая ты сволочь…— почти рыдаю я, лежа на животе и чувствуя, как горят лютым огнем ноги, ягодицы, спина и даже затылок,— Это ведь… ты!
—Я? О чем вы, господин?— насквозь фальшиво удивляется пожилой одноглазый слуга, даже не пытаясь спрятать широченную улыбку на своем лице. Он сидит на стуле рядом с диваном, на котором лежу я, и чистит мне розовые яблоки тетушки Блем.
