—Сначала выслушать, а потом гордиться?— пожал плечами я, сидя за столом. Вообще, мне полагалось трепетать и молиться, но что-то не получалось.
Но внимание я привлек.
—Допустим, господин Дайхард…— обманчиво мягким тоном проговорил Истинный граф,— Допустим, вы сейчас сможете убедительно мне доказать, что… ну, просто проходили мимо? Или… к примеру, решили просто поспасать шлюх из доброты душевной. Либо скажете еще что-нибудь в таком духе, повторив, тем самым, донесения моих прознатчиков. И каким же образом это извинит попадание физиономии моего отпрыска на передовицы газет? Заголовки? Прикажете МНЕ всему городу доказывать чистоту и невиновность сына? Каким образом, поведайте? Подать в суд на газетчиков, опираясь на показания блядей и вышибал, а?
Это был неожиданный поворот событий. Но тут активировался мой советчик.
—Не думаю, что нахожусь в позиции, чтобы советовать вам, Ваше Сиятельство, но брать на себя вину за этот эпизод не собираюсь,— привел я графа в состояние тихого бешенства под икание его сына,— Ответственность? Вполне. Но невину. Во всяком случае задуманное мной на завтра идеально ложится в канву событий. Поясню — завтра Константин должен был зарезать живую свинью за одним из корпусов женских общежитий.
—Что?!— хором и шепотом прокричали отец и сын, аж переглянувшись.
—Свинью. Живую,— любезно повторил я,— За вторым кампусом… или корпусом, не помню точно, как это здесь называется, есть прелестное местечко для барбекю, которое утром и вечером занято чаевничающими барышнями, а вот днем оно абсолютно свободно.
—Юноша, вы больны чем-то психическим?— выдавил из себя граф, делая ко мне шаг,— Вы… не понимаете, где находитесь? С кем говорите?
—Я говорю, Ваше Сиятельство, с могущественным дворянином, чей сын, по словам газетчиков, сжёг бордель,— уточнил я,— Одиннадцатый сын. А сколько борделей сожгли первые десять сыновей? Рискну предположить, что ноль. Сколько преференций можно выдавить из этих самых газетчиков, скорее всего, запустивших материал впопыхах, а сейчас исходящих ледяным потом в страхе от вашего возможного визита, Георгий Алексеевич?
Багровеющий граф осекся и задумался, а явстал с места, сравнявшись с ним в росте.
—Прошу меня понять правильно, Ваше Сиятельство,— продолжил я, глядя в глаза этому, вполне, в общем-то, неплохому человеку,— Если бы из-за моих действий ваш сын угодил в позорную и неловкую ситуацию, я быцеликом и полностью, со всем возможным смирением принял бы ваш гнев. Но так как Константину нужно жечь бордели, пьянствовать, ввязываться в драки, резать свиней и доводить салонных барышень до обморока одним своим присутствием, чтобы в будущем зваться именно мужчиной, а не«тем белокурым хрупким красавчиком»,— просюсюкал я,— То яне понимаю, как ему или вам может навредить скандальная репутация!
—Он бросил тень на род!!— с нотками неуверенности рыкнул граф.
—Побежав за другом в огонь, а затем приняв участие в спасении людей?— со скепсисом, диктуемым голосами у меня в голове, спросил я,— Без Лимита? Без помощи гримуара? Не применяя ничего, недопустимого этикетом?
Константин, внезапно обнаруживший себя «бегавшим за другом в огонь и спасающим там людей», уставился на меня как на второе пришествие. Его отец, явно понявший, для кого именно предназначались эти слова, задумался еще сильнее.
—Есть причина, Ваше Сиятельство, есть следствие,— с достоинством одёрнул я рубашку,— Не имею чести являться бузотёром, пьяницей и хулиганом, что легко можно проверить, опросив наших преподавателей, но исполняю наш с вами договор даже в ущерб собственной репутации…
Вообще, злобность родителя, вынужденного реагировать на шалости одиннадцатого сына (не ребенка! Сына!)— штука, требующая жертв, но вот последней быть я категорически отказался, да исамого блондина в обиду не дал. Нельзя приготовить мужика из куколки, не устроив несколько катавасий, это и сам граф Азов чуть позже признал. Нет, способ я имобоим предложил — вполне достойный и хороший. Найти несколько каторжников, симулировать поножовщину, да иот души шрамировать блондина, дабы он перестал быть такой карамельной жопой. Это почему-то ни грамма не понравилось взвывшему белугой Константину, хотя его батяня против стал отнюдь не сразу. Да ивзвыл Азов именно потому, что увидел расчетливый блеск в глазах родителя.
Уговоры возымели действие. Выбить из графа карт-бланш на дальнейшую скандализацию Костика у меня не вышло, но сам он, вынудив сына достать свой аналог телефона (рассмотрю при ближайшем случае!), надиктовал ему номер одного из своих советников, с которым надо будет консультироваться по поводу таких выходок. Однако, разошлись краями. Георгий Азов даже изволил встать грудью на нашу защиту, когда ко мне в комнату вновь начала ломиться его жена эйна с требованиями немедленно всех покарать, Костика освободить и вернуть в материнские объятия. А тотут его учат плохому и вообще.
Не точтобы плохому, на самом деле. Мы жереально даже в борделе не были!
—Да иди ты!— издал крик души младший Азов, устремляясь на выход. Вот ведь неженка.
—«По краю прошли…»,— пробурчала Фелиция.
—«Обычная истерика родителя, обнаружившего, что даже несущественные дети могут доставить существенные проблемы»,— пожал плечами я,— «Скорее всего, меня бы кончили, аКонстантина изгнали, если бы этот Азов чуть меньше любил драть свою инопланетянку. А что он это дело любит, умеет и практикует в больших количествах, ну… очень хорошо видно».
На самом деле, так и есть. Прошли по краю, причем я чудом умудрился отгавкаться и убедить этого вельможу в правильности выбранного пути. Даже не так — убедить, не уронив собственного лица, что он, безусловно, оценил. Всё-таки, если судить по реакции Азова-младшего, обычно, когда на тебя орёт глава рода Истинных, то это смертный приговор. Ну ачто делать? Нельзя, работая по полшишки, добиться результатов в таком тонком деле.
Вечером, после занятий по концентрации и выполнения домашнего задания для блондина, мы узнали, что сотворил граф. А онпродемонстрировал куда большую адекватность и хитрожопость, чем можно было судить по дневным событиям! Выехав из академии, Азов поперся в редакцию одной из наиболее солидных газет Санкт-Петербурга, выдернул оттуда пару маститых репортеров с записывающими камерами, а затем выпустил их взасаду около другой редакции, как раз и виновной в первой гнусной статейке. А затем просто-напросто встал напротив главного входа, нахмурившись и состроив грозное чело. И стоял до тех пор, пока главный редактор не выскочил из здания, упав перед ним на колени и каясь во всех возможных грехах. То есть, минут пять простоял, где-то так.
Георгий дурака вслух извинил, сел в машину и уехал. А его репортёры, довольные как обожравшиеся комаров жабы, поехали к себе, готовить на следующее утро разгромные статьи, хороня газетенку. Дешево, сердито, благородно. Граф доволен, да ия доволен тоже, потому что всем вАкадемии глубоко плевать на правду, а значит легенда работает. Блондин, спаливший бордель — это куда интереснее, чем охреневший газетчик.
