Я прорываюсь через запасной выход на нижнем уровне. Отрывистый хрипящий звук выходит из распластанной фигуры. Я в двух шагах, 999уже набран на телефоне, и тут я понимаю, что он смеется. Я приседаю на корточки рядом с ним. Его лицо бледно-зеленого цвета, будто разбавленная жидкость для мытья посуды, а рука согнута в лишних местах, но он смеется.
—Скажи мне…— начинает он, морщится и ловит ртом воздух, дотягиваясь до телефона здоровой рукой.
—Скажи мне, что ты сняла это.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Эми
У нас был ритуал, наши полчаса вдвоем до того, как папа иЧарли просыпались. До того, как тишина раннего утра сменялась шумом труб, топотом и градом сонных криков: «Дорогая, где мои ключи?», «Что я сделал с этим файлом?», «Чарльз Майкл Беккер, ты принял душ? А?Принял? Нет, просто дезодорант не считается. Нет, ты не будешь завтракать шоколадом»,— мы с мамой пили чай.
—В чем дело?— спросила она, опустившись на стул, а я, как обычно, сидела на краю стола, жуя секущиеся кончики волос.
—О чем ты?
—Ты выглядишь так, будто с прошлой недели в твоем нижнем белье поселилась семья ежей.
—Мама, давай не будем обсуждать мое белье, это странно.
—Два года назад его покупала тебе я.
—За эти два года многое изменилось.
—Я была альфой и омегой твоего белья.
—Звучит еще более странно.
—А ты не торопишься с ответом на мой вопрос. В чем дело?
Я замешкалась:
—Кое-кто из школы.
Мама сдула пар с чая.
—Понимаю. Ваши отношения с этим человеком абстрактные, амурные или амбивалентные?
—Немного из пункта «б», немного из «в».
Она оживилась. Ей нравилось слушать о моей личной жизни.
—Как его зовут?
Я замялась. Каждая мышца ниже солнечного сплетения напряглась. Но если я струсила, мне придется соврать, и чем, черт возьми, это кончится? Я втянула воздух, выдохнула и, пытаясь не обращать внимания на покалывание онемевших пальцев ног, сказала:
—Кристина.
—О.
Она моргнула, потягивая чай.
—Похоже, за два года действительно многое изменилось.
—Мама…
Она выглядела растерянной, сбитой с толку.
Я почувствовала, как у меня начинают гореть уши. Я знала, что все так и будет, и боролась с желанием закричать: «Это мой…»
—А как же Брэдли? Или Тимми?
—Джимми, мам. Только малышей лет до восьми зовут Тимми.
—Ах, зачем мне было запоминать его имя? Неряшливый прыщавый мальчик, он явно не подходил тебе.
Она заняла выжидательную позицию, пока я первой не прерву молчание.
—Кристина поцеловала меня,— сказала я.— Ну, я поцеловала ее. Мы обе поцеловали друг друга.
—Так в чем проблема?
Тогда я этого не поняла, но ее вопрос помог мне немного расслабиться.
—Она решила, что ей нравятся мальчики.
—Ну, как и тебе. Во всяком случае, если это не так, представляю, как удивится юный Джонни.
—Джимми, мам.
—Ах да, конечно.
—И Кристина решила, что ей нравятся только мальчики.
—Понимаю. А тебе?
Я опустила взгляд на свою кружку с гербом Пуффендуя, закрыла глаза и подставила пару лицо.
—Кажется, мне нравится только Кристина.
И я начала плакать над своим чаем, не только от грусти, но и от облегчения, и она обняла меня и сказала, что сейчас мне нравится только Кристина, но «на площадке много других мальчиков и девочек» (это ее слова — правда, такое впечатление, что она считала нас вечными восьмилетками), потом проснулся папа, спустился по лестнице в домашних штанах и футболке, я рассказала и ему, и он озадаченно стоял и смотрел, пока мама не произнесла очень громко и медленно, что, если Кристина когда-нибудь образумится, она с удовольствием познакомится с ней, а папа просто пожал плечами и спросил маму, где его брюки, вот и все.
Я выкрутилась.
—Как ты предпочитаешь?— спрашивает незваная гостья в жилете с бомбой, ставит чайник нашей семьи и достает две мои кружки с гербами Хогвартса.
Она на мгновение останавливается в раздумье, а затем выбирает заварочный чайник сБезумным Шляпником, который я подарила маме на день рождения. Мама любила «Алису вСтране чудес». Мы часто спорили, кто лучше — Алиса или Поттер. Я подарила ей чайник в знак примирения, а в ответ получила кружки с гербами Хогвартса на свой день рождения. Незнакомка заливает чай кипятком, а затем пристально смотрит на настенные часы, ожидая, пока истекут три минуты. Все это время сквозь оконное стекло доносится вопль сирен.
—С сахаром?— спрашивает она.— Или только с молоком?
Я не отвечаю.
—Только с молоком,— догадывается она и добавляет его. Она передает мне кружку Пуффендуя, а себе оставляет Когтевран.
Она садится на мамин стул. Я хочу вырвать ее чертовы глаза.
—Ничего, если я возьму сэндвич?— спрашивает она.
—У тебя же детонатор.
Она кривит лицо, как будто напоминать ей об этом было дурным тоном.
—Справедливое замечание.
Она берет треугольник хлеба с сыром и томатом с тарелки сэндвичей, приготовленных на поминки моей матери, и осторожно прикрывает остальные пищевой пленкой.
Она кусает, жует, глотает. Оживляется.
—Это ты сделала?— спрашивает она.— Как вкусно. Что за рецепт?
—Сыр. Помидоры. Хлеб.
Я с ненавистью смотрю на нее, но даже если она заметила мой сарказм, кажется, будто ей все равно.
—Я забыла позавтракать,— продолжает она.— Мелочи всегда сбивают с толку, правда? Сегодняшний план хорошо выглядел на бумаге, но пока не попробуешь, не узнаешь.
—Так ты впервые угрожаешь невинным людям бомбой?— спрашиваю я напрямик.
—Ну, не совсем. Но я никогда раньше так не поступала.
Она доедает бутерброд и тщательно прикрывает блюдо пленкой.
—Садись,— говорит она,— пожалуйста.
Я шаркаю до стула напротив нее и падаю на сиденье. Мои ноги онемели. Пропитанное потом платье прилипает к животу в том месте, где край стола вдавливает его в меня.
—А теперь расскажи мне, как дела в школе.
—Ты хочешь поговорить о школе?— мой голос звучит ровно, но я схожу с ума, балансируя между страхом, яростью и растерянностью.
