—Ну, мы берем кровь, чтобы все проверить. Но не думаю, что у вас есть причины для беспокойства. С точки зрения биологии, понимаете, женщины вашего возраста — идеальные машины для беременности.
Я киваю, пораженная приливом эмоций, переполнившим горло. Облегчение и благодарность, и… кое-что еще. Откуда оно? Я исследую это чувство с подозрением, словно подделку, будто оно на самом деле не мое. Я не должна была испытывать такое чувство по отношению к такому крохотному существу, которое не знает моего имени, у которого еще даже нет мозга.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Но у него есть сердце, и этого достаточно.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Эми
Все еще сжимая мое запястье одной рукой, Полли потягивается, как будто она только что очнулась от бодрящего дневного сна, и подбирает упавший нож. Пока она поднимается, я по-прежнему неподвижно сижу на корточках.
—У чая был горький привкус,— говорит она,— и там, откуда я, нужно было уметь притворяться глотать разные лекарства. Честно, Эми. Ты могла убить меня.
Она поднимает меня на ноги и кивает в сторону ближайшего из огромных фруктовых пирогов папы. Я не сразу улавливаю суть, но затем свет падает на него так, что я замечаю — пирог влажный, а тарелка под ним полна мутной жидкости.
«Я здесь, чтобы доказать кое-что»,— она произнесла это после того, как включила телевизор. Должно быть, она вылила чай, когда я отвлеклась на новости.
—Ты же не хотела причинить мне вреда, правда?— Ее глаза широко раскрыты и уязвимы.— Ты просто хотела выбраться отсюда, увидеть своего отца иЧарли. Я понимаю.
Я отчаянно киваю, не в состоянии сказать ни слова, так как мое горло сузилось до размеров игольного ушка. Я не могу оторвать взгляд от ножа.
—Это вполне естественно.
Она говорит так, будто пришла к этому заключению, беседуя сама с собой.
—Значит, ты была осторожна с дозой того, что положила в чашку. Ты позаботилась о том, чтобы это не навредило мне, а просто усыпило, верно?
Я не отвечаю. Мои глаза раскрыты так широко, что я чувствую каждое колебание воздуха перед ними.
—Я поступила нечестно по отношению к тебе. Мне стоило подумать о том стрессе, которому я тебя подвергну,— задумчиво произнесла она.— Я была эгоистична в своем желании поговорить. Возможно, тебе было бы легче, если бы ты переспала со всем этим.
Она застенчиво улыбается мне и опускает лезвие ножа в пирог.
—Голодна? Ты ничего не ела с тех пор, как я здесь, а чай изумительно хорош с фруктовым пирогом.
Отскочив, я бросаюсь к осколку чайника сШляпником. Пальцы царапают воздух в сантиметре от острой керамики, но Полли говорит «фу!», будто я собака, которая мочится на ковер, и оттаскивает меня назад. Ее пальцы железной хваткой обвивают мое запястье.
—Нет, Эми,— говорит она. Я потеряла из виду нож, но к моей шее прижимается что-то твердое и ужасно острое. Горло будто забито песком, но я не смею сглотнуть. Нежно, но сильно она поднимает мой подбородок, пока я не встречаюсь с ней взглядом.
До этого момента я не понимала, что на самом деле означает фраза «у человека безумный взгляд». Это вовсе не бешено вращающиеся глаза, как в мультфильмах. Наоборот, их полная неподвижность. Нормальные люди моргают. Нормальные люди интересуются тем, как на них реагируют, поэтому их взгляд скользит от ваших глаз ко рту и обратно, считывая ваши эмоции и отвечая теми же. Глаза Полли как у куклы.
—Ну. Уж. Нет.
Она выплевывает каждое слово. Пульс стучит у меня в висках. Я стою на цыпочках с ножом у горла. Ловлю ее безумный взгляд, пытаясь обратиться к ней с беззвучной мольбой.
Крик пронзает мои уши. Полли поворачивает голову к источнику звука, опуская нож. Я тоже оглядываюсь, потому что знаю этот голос.
Крик из телевизора был настолько громким, что колонки ответили треском. На экране Чарли крупным планом, микрофоны тянутся к его подбородку, по щекам бегут зеленые ручьи туши, похожие на реки на карте.
Он выглядит по-другому, и лишь спустя несколько бешеных ударов сердца я наконец понимаю почему: он побрил голову до короткого коричневого пушка, а расширенные зрачки похожи на два колодца.
Он стримит.
В правом нижнем углу экрана ненавязчивый знак сообщает, что это прямой эфир.
Рот Чарли слегка приоткрыт. Он выглядит напуганным до ужаса — нет, до смерти.
Он выглядит именно так, как чувствую себя я.
—Чарли?— к нему обращается голос за кадром.— Чарли, что происходит?
Его губы изо всех сил пытаются сформировать слова.
—Она напугана,— говорит он.— О боже, она думает, что умрет.
Его лицо исчезает вместе с гаснущим экраном. В отражении экрана я вижу лицо Полли, осунувшееся, бледное, разъяренное. Она с отвращением швыряет пульт.
—Ты стримишь сейчас?— требовательно спрашивает она.
Я не отвечаю. Это не бравада. Я просто не могу говорить.
Она с силой развернула меня к себе.
—ТЫ СТРИМИШЬ СЕЙЧАС?— кричит она мне в лицо.
Она срывает шарф Чарли. Аппликаторы слабо шипят, начиная охлаждаться на воздухе. Полли выглядит расстроенной, как будто ее предали. Ее руки тянутся вперед, словно она хочет сорвать с меня аппликаторы, но, когда я вздрагиваю, она дергается вместе со мной. Уже слишком поздно, и она понимает это. Ее прежде стеклянный взгляд блуждает по углам комнаты, словно она выискивает глазами все три миллиона людей, которые следили сейчас за моей трансляцией, чувствуя каждый удар моего сжавшегося от ужаса сердца, каждую каплю крови, текущую по моим венам, каждую частичку причиняемого ею ужаса и боли.
Она выглядит так, словно вот-вот обратится к ним с мольбою. Нож со стуком падает на пол.
«Я здесь, чтобы доказать кое-что,— говорила она,— при свидетелях».
Но, судя по панике на ее лице, доказать она хотела что-то другое. На мгновение я чувствую то же, что и в момент первого стрима из ванной. Связь, единство, силу.
—На это нет времени!— рявкает она, кажется, скорее себе, чем мне. Она хватает меня и так сильно тянет за руку, что мои ноги почти отрываются от пола. Шатаясь, я следую за ней по коридору — картины, зеркала и половицы сливаются в пятна дерева и серебра.
—Сиди здесь и думай о том, что ты натворила!— кричит она, швыряя меня в дверной проем. Мне не удается удержаться на ногах, и я тяжело падаю на ковер, когда за мной захлопывается дверь. Я лежу с раскинутыми руками и ногами и тяжело дышу. Смотрю в потолок. Голая лампочка подсказывает мне, в какой комнате я нахожусь.
Я переворачиваюсь, встаю на локти, пытаюсь подняться, но от адреналина деревенеют колени, и я падаю. Я ползу к двери и дергаю ручку вниз, но она не поддается. Я колочу в дверь, снова и снова налегаю на нее плечом, пока мне не становится плохо от боли из-за стремительно расходящихся по телу синяков.
