Очередной стук в дверь, я вздрагиваю, пот выступает на лбу.
—У тебя все в порядке, Эми?— обеспокоенно спрашивает Полли.
—Подожди!— я вскакиваю и нажимаю кнопку слива.— Я мою руки.
Я собираюсь снова открыть почту — ответы я найду потом, а пока мне нужно написать папе,— но пальцы дрожат, и я нажимаю не на ту иконку: не почты, а зеленой карты справа от нее. Шепотом ругнувшись, я собираюсь закрыть карту, но вдруг замираю. На экране появилась маленькая синяя точка, показывающая местоположение телефона, но это не наша улица. Это даже не Лондон.
Согласно GPS-координатам, телефон находится в большом доме на перекрестке дорог, окруженный полями, в самом центре графства Суррей. И это странно, потому что, глядя в узкое окно ванной комнаты, я вижу дорожный знак с почтовым индексом SE22.
Еще несколько секунд я в оцепенении, пульс в ушах заглушает шум воды из крана, пока я изо всех сил пытаюсь осмыслить все это. Полли, возможно, стучит сейчас в дверь, но вряд ли я услышу ее.
Я вспоминаю разбросанные по всей гостиной счета. За цифровую безопасность, которой занималась мама, за защиту от миллиона трюков, которые кто-то может использовать, чтобы проникнуть в вашу онлайн-жизнь. Я ошиблась насчет нее уже дважды за несколько минут. Этот телефон не украден.
Это клон.
Телефон здесь, со мной, вИст-Далвич, но его операционная система загружена на близнеца в зеленом графстве неподалеку от Лондона.
Я выдыхаю. Меня трясет так сильно, что карта передо мной размывается. В памяти всплывает голос.
Она никогда ничего не выбрасывает.
Тон, которым Полли произнесла это,— не предположение, основанное на содержимом ящиков в гостиной,— нет, она сказала так, будто это давно известный факт. Она не догадалась. Она знала.
Она знала маму.
Мама никогда не выбрасывала то, что, по ее мнению, могло когда-нибудь пригодиться, но она также ничего не хранила просто так. Есть множество причин, по которым можно иметь секретный телефон. Несколько, по которым можно оставить у себя украденную трубку. Но есть только одна причина, по которой вы храните устройство-клон…
…чтобы шпионить за владельцем оригинала.
Я снова гляжу в окно ванной комнаты. Оно слишком маленькое, чтобы вылезти, но она все равно старательно обклеила его лентой. Тщательно, методично, как мама.
Я не знаю, какова связь между моей матерью и женщиной с бомбой, которая не слишком терпеливо ждет, когда я закончу опорожнение своего мочевого пузыря, но я начинаю думать, что, может быть,— это только предположение, несмотря на ее стримерскую стрижку,— я чего-то не знаю.
Там, где пол был вскрыт для установки унитаза, есть незакрепленная плитка. Секунда уходит на то, чтобы выключить телефон — я не знаю, когда у меня появится возможность зарядить его,— и я прячу его в щель и задвигаю плиткой.
«Ладно,— я выпрямляюсь, уставившись на себя в зеркало.— Я выхожу».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кэт
Танцоры нависают надо мной в потрепанных временем нарядах. Я разглядываю их изображения на выщербленных стенах. Каждому размытому лицу я мысленно придаю возможное выражение Райана: шокированное, восхищенное, разъяренное, преданное.
Дрожа, я провожу большим пальцем по телефону. Его ответ по-прежнему отображается на экране блокировки.
Что за спешка? Хорошо, я буду там, как только смогу.
Сама не знаю, почему я выбрала Танцевальный зал. Может быть, потому, что здесь, даже сейчас, я чувствую себя ближе всего к нему и, надеюсь, он чувствует то же самое. Сейчас мне нужна вся поддержка, которую я только могу получить.
«Мне снилось прошлой ночью, как на белом коне, на белом коне я скачу к океану,— я пою тихо, мое дыхание растворяется в свете лампы.— Где гребни волн разбиваются о скалы, но от тебя ни весточки, ни звука. Я мчусь вНью-Йорк, и посреди суеты снующей толпы и шумных дорог я спрашиваю у стариков и таксистов, кто знает о тебе, пусть даст хоть намек…»
Я продолжаю, с каждым куплетом мой голос звучит все громче и громче. Я смутно беспокоюсь, что случайные прохожие на улице услышат поп-балладу, доносящуюся из здания под снос, но это лучше, чем тишина, и я продолжаю петь.
«На белой лошади скачу по городу, где улицы вымощены звездааааами…
…Но где бы я ни оказался, я знаю, что останусь там, где ты».
Он стоит у входа, одной рукой придерживая отогнутый в сторону лист забора в тот самый момент, когда его песня затихает. Он улыбается идеальной любопытной улыбкой, и мне сразу становится стыдно, что я вообще сомневалась в нем. Конечно, он здесь. Конечно, он останется со мной. Райан любит меня.
Я приподнимаю бровь и смотрю на него.
—Ты случайно пришел именно на этой строчке?
—Ну, знаешь ли, пятьдесят процентов успеха — это…— он делает внезапную паузу, достаточно длинную, чтобы пересечь усыпанный щебнем пол и поцеловать меня,— удачный момент.
Я смеюсь:
—Значит, ты стоял там с третьего куплета в ожидании сигнала к выходу.
«Слушая, как я пою»,— думаю я, но не говорю. Каждой щекой я чувствую горячий укол от этой мысли, но мне приятно.
—С середины второго, но не потому, что я хотел сделать эффектный выход. Мне просто нравится слушать тебя. Кроме того, здесь это было уместно.
—Почему именно здесь?
—Посмотри вниз.
Я смотрю. Сначала я вижу только пыль, маленькие камни и мышиный помет, но затем замечаю, как свет уличных фонарей, пробивающийся сквозь отверстия воздуховода на крыше, украшает пол точками света.
«Улицы вымощены звездами…»
—В песне «White Horses» говорится об этом месте?— спрашиваю я взволнованно.— Это и есть твой секретный город?
Он лучезарно улыбается мне, и вдруг я ощущаю, насколько мы с ним близки — это место, столь ценное для нас обоих, является основой моей любимой песни.
—Что случилось?— спрашивает он, дыша на руки и растирая их. Похоже, тут холодно, но я не замечаю этого. На моем лбу сейчас можно поджарить стейк,— наверное, из-за ребенка. Эта мысль каждую секунду крутится в моей голове — наверное, это из-за ребенка. Болят колени: ребенок, немного кружится голова: ребенок, смешно бурлит живот: ребенок. Я прислушиваюсь к своему телу, как маленькая девочка прислушивается к старому дому, в котором, как ей говорили, живут привидения, и приписываю каждый скрип и шорох таинственному жителю, растущему во мне.
—Если это предлог для ночного свидания,— говорит он, обнимая меня за талию,— то не пойми меня неправильно, я поддерживаю идею, но завтра утром у нас съемки на телевидении, и мешки под моими глазами будут выглядеть как пара толстых парней в гамаках, так что…
