В памяти всплывает урок религии в прошлом году, до Райана, до всего этого. Мистер Гарфилд рассказывал нам об одном парне, Дэвиде Юме, и его теории о чудесах. По его мнению, проблема с тем, кто говорит тебе, что стал свидетелем чуда, заключается в том, что для того, чтобы ты им поверил, мысль о том, что они ошиблись, солгали или сошли с ума, должна быть еще более удивительной, чем само чудо. И с этой точки зрения та ночь за пределами Танцевального зала на Стритэм-хай-роудс каждым днем кажется все более и более фантастической.
Дождь барабанит в окна кафе. Снаружи в темноте размытые фигуры спешат туда-сюда. Starbucks начинает заполняться людьми, которые встряхивают зонтики и мокрые волосы и смеются над внезапным ливнем.
Я оглядываюсь, ощущая внезапную резкую боль в груди. Тут слишком много людей, поглощающих пространство, свет, воздух. Они все в своих телефонах, пальцы гладят экраны, как любовники. Конечно, все они выглядят так, словно проверяют инстаграм, но по крайней мере шесть, семь, нет, девять из них держат камеры так, что я попадаю в кадр. Под флуоресцентными лампами кафе маленькие черные линзы блестят, как рыбьи глаза.
Мне нужно идти. Я неуверенно встаю и выхожу, мгновенно промокая под дождем. Облака принесли сумерки в полдень, все серое и темное. Я засовываю руки в карманы, наклоняю голову и направляюсь домой, но даже не дохожу до района Мичам, когда что-то меня останавливает. Краем глаза я замечаю тень. Я вытаскиваю тряпочку, протираю залитые дождем очки и вижу девушку с телефоном в темной куртке и хиджабе, стоящую под навесом у входа на рынок. Я видела ее вStarbucks? Она ушла одновременно со мной? Что она делает, стоя под дождем,— ждет убер?
Без лишних раздумий я поворачиваю направо, а затем на первом же перекрестке ухожу налево. Краем глаза я все еще вижу тень. Женщина в темной куртке с капюшоном и опущенной головой. У девушки рядом с рынком был хиджаб или просто капюшон? Под дождем все выглядят одинаково. Я больше не иду домой. Не могу рисковать, ведя их туда. Я выбираю случайные повороты. Ряд одинаковых домов проплывает мимо меня в тумане, их кирпичная кладка с проемами напоминает решетки. «Ты паникуешь,— говорю я себе.— Ты ведешь себя глупо. Ты же не Джейсон, мать его, Борн». Но я не могу остановиться. Мое отражение в мокром асфальте шатается, будто неуклюжий монстр. Под пальто вторым дождем струится пот, и я срываю капюшон, чтобы можно было дышать.
Наконец я останавливаюсь. Такое чувство, что отбойный молоток в груди убил бы меня, если бы я этого не сделала. У меня болит челюсть. Похоже, меня сейчас стошнит. Это, случайно, не симптом сердечного приступа у женщин? Или это просто малыш. Я оглядываюсь. Я стою на пустыре между задней частью ряда одинаковых домов и нависшим бетонным зданием частного дома. Заросший травой холм демонстрирует все признаки того, что это общественный туалет для собак и пьяниц. Посреди темноты зажигается уличный свет. Я оглядываюсь, сдувая капли с верхней губы и затаив дыхание. Я одна.
—Конечно, ты одна,— бормочу я себе под нос.— Вряд ли кто-нибудь отправился сюда следом за тобой, даже если хотел бы, а это не так. Ты не настолько интересна. Черт подери, возьми себя в руки, Кэт.
—Эй! Гиппопотам!
Я резко поворачиваюсь. Сквозь стену дождя, похожую на водопад, с конца переулка несется темная фигура, слишком, слишком быстро для бега. Темная фигура мчится на велосипеде, голова опущена, она яростно крутит педали, из-под колес летят брызги. Незнакомец держит длинную тонкую палку с изогнутым концом. Хоккейная клюшка.
—Это за сломанную руку Райана!— Хоккейная клюшка прилетает мне прямо в плечо. Я пытаюсь увернуться, но неуклюже падаю на влажную траву. Что-то мерзкое расползается под правой щекой. Фигура на велосипеде победно гудит в гудок, я вижу вспышку камеры, а потом они исчезают.
—Кэтрин?— мама выглядит до смерти напуганной, когда я появляюсь перед ней, с меня течет вода на коврик с надписью «Добро пожаловать».
—Что случилось? Ты промокла. Ты… что это у тебя в волосах?
Я изо всех сил стараюсь улыбнуться.
—Я просто… Я только что попала под дождь на обратном пути из Starbucks, вот и все.
Она хмуро смотрит на меня.
—Дождь прекратился двадцать минут назад. От главной улицы всего пять минут ходьбы. Должно быть, ты шла чертовски длинным путем.
—Ну, ты же знаешь. Нужно было размять ноги. В последние недели важно оставаться максимально мобильной. Так сказал док, помнишь?
—Я помню. А еще я помню, как вчера вечером ты ссылалась на свой живот, когда просила меня встать, чтобы передать тебе чипсы, так что прости, что я смотрю на твой вновь обретенный энтузиазм по поводу упражнений под ливнем с небольшим скептицизмом.
Она ловит мое выражение лица, и ее лицо смягчается.
—Что случилось, Кэт? Расскажи мне, я помогу.
Я подхожу к ней, и она обнимает меня, игнорируя грязную одежду и вонь того, что запуталось в моих волосах.
—Ты веришь мне, мама?— тихо спрашиваю я.— Ты на моей стороне?
—Всегда,— твердо говорит она. Но она чувствует, как меня трясет, и я знаю, сегодня вечером это не даст ей заснуть.
Наверху в моей комнате, после душа я вижу плакат Райана над кроватью, и я чувствую, как страх переходит в ярость. Как он смеет? Как он смеет быть не здесь! Я достаю телефон из спортивных штанов, лежащих в куче мокрой одежды у двери, и отправляю ему сообщение.
Нет больше времени, никаких больше оправданий. Один из твоих фанатов только что пытался ударить меня хоккейной клюшкой. На этой неделе мы объявим публично, или я получу тест на отцовство и найму адвоката.
Едва отправив сообщение, я прихожу в ужас от своего тона, хочу извиниться, перестраховаться, но уже слишком поздно. Почти сразу появляется многоточие.
Хорошо, я уговорю своих ребят составить пресс-релиз.
Пресс-релиз? Я чувствую, как сердце рухнуло в пятки. Разве он не говорил, что они уже подготовили его несколько недель назад и просто ждали подходящего момента на фоне нового альбома или что-то в этом роде?
Нет, никаких пресс-релизов. Видео в прямом эфире. Ты ия. Здесь или там, мне все равно. Ты кладешь руку мне на живот и говоришь, что он твой.
Снова многоточие. Я задерживаю дыхание.
Ты мне не доверяешь?
Я хочу написать: «конечно, доверяю». Я хочу извиниться за свою наглость и за то, что ранила его чувства. Вместо этого я просто повторяю.
Видео.
ОК,— отвечает он.— Извини. Я люблю тебя.
Когда я читаю эти слова, меня наполняют тепло и свет, прогоняющие последний холодок от дождя. Наконец я начинаю чувствовать себя спокойно. На этой неделе. Скоро все это кончится. Все увидят, все поверят мне.
Я тоже тебя люблю,— пишу я в ответ.
Чего-то не хватало в разговоре. Уже позже, той же ночью, когда я проснулась и моя огромная туша, похожая на морского льва, втиснулась между подушками, я осознала, в чем дело. Я сказала ему, что поклонник напал на меня с хоккейной клюшкой, а он даже не спросил, все ли у меня в порядке.
