—М-м-м,— губы онемели, зубы стучат, язык не поворачивается.— М-м-м-мама, г-г-где м-м-мама?
Эви напрягается в моих руках. Я отстраняюсь.
—М-м-м-мама,— настаиваю я, хотя едва могу выговорить слово.— Где м-м-мама?
Она беспомощно смотрит на меня. Качает головой.
—Я не знаю. Соседи сказали, что сработала пожарная сигнализация.
Я молча трясу головой, как собака, которая не может избавиться от звона в ушах.
—М-м-мама?— Тут и там я натыкаюсь на зевак и мертвенно-бледных соседей в халатах, ждущих, когда огонь перекинется на их дома. Я хватаю за плечи, дергаю за рукава, смотрю в каждое испуганное, сочувствующее лицо в мерцании пламени, но ни одно из них не принадлежит ей.
—Эй, ты в порядке, дорогуша?— грубый мужской голос. Я неуверенно поворачиваюсь. Потрепанный комбинезон со светоотражателями, борода и каска. Пожарный.
—Это твой дом?
Я молча киваю.
—Ты была внутри?
Я качаю головой.
—Но твоя мама была внутри?
—Д-да, думаю, да.
—У нее не было проблем с мобильностью? Инвалидная коляска, прикована к кровати, ничего подобного?
Я снова качаю головой, но затем замираю, когда до меня доходит смысл его вопросов.
—В-в-вы не в-в-вытащили ее?
—Мы еще не были внутри. Сначала нужно взять под контроль пламя. Но я уверен, что она выбралась самостоятельно. О пожаре сообщили соседи, поэтому мы приехали с небольшой задержкой, но, по их словам, сигнал тревоги был таким громким, что мог и мертвого разбудить.
О пожаре сообщили соседи.
У меня подкашиваются ноги, но пожарный ловит меня под мышки и осторожно опускает на бордюр.
—Она… она принимала таблетки.
Я смотрю на него, и меня охватывает непередаваемая, невыносимая паника.
—Снотворное. Я не знаю, могла ли она проснуться.
Его лицо сереет, и он проталкивается вперед, чтобы поговорить с пожарными, держащими шланги. Я падаю на тротуар, ощущая сердцебиение ребенка внутри, как будто он почувствовал мой страх. Я слышу рев пламени и выкрикиваемые приказы, и как будто голос Эви, зовущий меня по имени все громче и громче, словно она спешит ко мне, но единственное, что наполняет мой разум,— это последний вопрос пожарного, который он пробормотал себе под нос, отвернувшись.
В доме не было никого, кто мог разбудить ее?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Эми
Она плачет впервые с тех пор, как пришла сюда. Это глупо, но на миг подсветка кухни, мерцающая в ее глазах, заставляет меня думать, что я вижу отражение огня.
—Это была какая-то глупая шутка. Они нашли клочки бумаги и обугленный органический материал, когда наконец разобрали руины. Их лучшая теория? Какой-то Рикер решил отомстить и сунул в наш почтовый ящик горящий конверт с собачьим дерьмом. Огонь перекинулся на ковер, затем на обои, а потом действительно усилился, добравшись до теплоизоляции. Дымовая пожарная сигнализация, конечно, сработала, но мы жили с краю, аСингхов по соседству не было. Фанаты хотели лишь нагадить мне на ковер, но никто из них не думал, что так выйдет, потому что…
Она вздыхает, вытирает слезы тыльной стороной запястья, и момент упущен.
—А теперь,— говорит она, вернув самообладание,— если ты закончила свой небольшой допрос, может, расскажешь, откуда тебе известно мое имя.
Я не знаю, почему я так поступаю. Возможно, из жалости или сочувствия. В конце концов, я знаю, каково это — потерять мать. Возможно, все намного сложнее: она поделилась со мной секретом, и теперь я перед ней в долгу, и после года публичного выставления всех своих секретов я наконец-то могу предложить что-то в ответ.
Несколько шагов по коридору обратно к маленькому туалету. Она следует за мной, как любопытный щенок. Я вытаскиваю телефон-клон из-под отклеившейся плитки, сдуваю с него чешуйки эмали и протягиваю ей.
Она колеблется, затем набрасывается на него, как голодная женщина на буханку хлеба. Ноги не держат ее, и она садится на пол, просматривая содержимое телефона и что-то бормоча себе под нос.
—Она украла… нет, она клонировала его телефон. Умно, умно,— она качает головой, словно восхищаясь изобретательностью моей матери. Ее большие пальцы дрожат, пока она изучает устройство.— Ты — мелкий ублюдок, Смит. Бесхребетный гадкий трус… Ты…
Ее лицо подсвечивается наполовину экраном телефона и наполовину мерцанием зеленого света на жилете. Ее взгляд лихорадочно мечется из стороны в сторону, когда она изучает содержимое. Я замечаю, что прижимаюсь к холодному сиденью унитаза, прячась от ее глаз. Где-то сверху вертолет, приглушенный стенами дома, разрезает лопастями воздух.
Затем внезапно она замедляется. Ее челюсти сжимаются, и она издает сдавленный звук: нечто среднее между смехом и всхлипом. Она бросает телефон себе на колени.
—Я знала. Я знала, это была она.
То, каким тоном было сказано «она», не оставляло никаких сомнений.
—Мама была Безумным Шляпником,— говорюя.
—Конечно,— она тяжело выдыхает.— И, судя по всему, она не оставила каких-то убедительных доказательств. Вряд ли ты дашь показания против нее, правда?
—Она… она была моей матерью.
Нижняя часть ее лица скривилась в улыбке, но выше скул выражение неизменно.
—Досадно,— она дергает жилет с бомбой.— Не думаю, что с моей репутацией я могу рассчитывать на роль свидетеля, даже если переоденусь и буду выглядеть соответствующе.
Она вводит несколько букв в телефон, выпускает его из рук, и устройство скользит к моим ногам по плитке.
—Вот,— говорит она.— Хочешь знать, что твоя мама сделала со мной? Какой она была на самом деле? Прочитай это.
Со смутной тревогой я поднимаю телефон. Она ввела Кэтрин Канчук в строку поиска электронной почты. «87результатов»,— гордо заявляет приложение. Я бегло просматриваю одно из них.
От: Халахоло, Карен
Кому: Смит, Бенджамин П.
Отправлено: 31.03.2024
Бен, надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. Пока тебя не было, мне пришлось выписать рецепт одной пациентке, Кэтрин Канчук. И я вспомнила, что она тут уже довольно давно. Не пора ли пересмотреть ее диагноз?
И ответ:
Карен, она под наблюдением. В ее карте ошибка, оставь это мне. Спасибо за бдительность.
Б.
Кажется, Карен действительно оставила это нашему дорогому доктору Смиту, так как она никогда больше не спрашивала об этом. Я листаю дальше.
