Эви сжимает мое плечо.
—Ты храбрая девушка, Кэт,— шепчет она.— Вот что значит быть матерью.
Они спешат уйти, чтобы поставить автокресло и оставить меня наедине с тобой. Ты смотришь на меня, и ты, должно быть, чувствуешь, что часть меня ломается, потому что ты снова начинаешь плакать, и на этот раз никакое укачивание, воркование или баюканье не успокаивают тебя. Ты плачешь и плачешь, и я чувствую, как от твоего голоса мои нервы натягиваются, словно струна пианино, и я думаю: «Вот доказательство того, что с ними тебе будет лучше».
Я пытаюсь отвлечь тебя. Я даю тебе подержать шапочку и одеяльце, но ты просто бросаешь их, и я замечаю свой футляр для очков, из угла которого торчит маленькая красная салфетка. В отчаянии я хватаю ее и отдаю тебе, и по непонятной мне причине твои крики ослабевают.
Ты все еще сжимаешь ткань в своем крошечном кулачке, когда Эви возвращается за тобой. Я наблюдаю за тем, как она забирает тебя, и тень двери падает на твое лицо. Квадратик красной ткани — последнее, что я вижу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Эми
Я смотрю на женщину перед собой: она сидит на холодной плитке в ванной, скрестив ноги, ее волосы обрезаны без единого намека на стиль, с единственной целью — сделать их короче. Я изучаю лицо, настолько искаженное и измученное страданиями, что в нем почти не узнать ту девушку, которую я видела в тамблере и которой она была всего семнадцать лет назад.
Ее голос был безжизненным все время, пока она говорила. Я знаю этот тон. Я знаю, что если бы прямо сейчас стримила ее эмоции, то задохнулась бы от онемения, которое она, будто стеклопластик, обмотала вокруг своего сердца. Интересно, знает ли она, что плачет.
Я замечаю, как слезы капают на нашу драгоценную обивку. Ноги уже двигаются подо мной, тело движется быстрее, чем вялый мозг. Я мчусь вверх по лестнице, отталкиваясь от перил для дополнительной скорости, и поворачиваю направо в комнату мамы и папы. Чехол от маминого свадебного болеро все еще лежит на полу, там, где Полли его бросила. Мои ноги путаются в нем, и я падаю. Ударяюсь челюстью об пол, прикусываю язык и ощущаю вкус металла во рту. Я плююсь, и на ковер брызжет кровь.
Задыхаясь, я встаю на ноги у края туалетного столика мамы. Мое отражение появляется сразу в трех зеркалах. Взгляд дикий, лицо раскраснелось, под глазами тени, как силуэты камней на фоне заката. Я выгляжу ненормальной и наконец замечаю проблеск сходства.
«Этого не может быть!— кричит часть меня.— Этого не может быть, не может быть, нет, нет, нет, НЕТ! Этого не может быть».
Как она говорила, все зависит от того, кому ты доверяешь: Кэтрин Канчук, которая пришла сюда с бомбой, привязанной к груди? Которую половина интернета объявила лгуньей, обманщицей и психопаткой? Ей ты готова поверить?
Конечно, внизу она казалась безразличной и оцепеневшей, словно сама не знала, о чем говорила. Но, возможно, она знала. Может быть, вся история была придумана специально? Может быть, это все было продумано, чтобы заставить меня поверить?
—Поверить во что? Скажи. Скажи это сама себе.
Но я не могу.
Воспоминания всплывают, как крошечные пузырьки в кастрюле моего разума, с каждой секундой они становятся все больше, быстрее и многочисленнее. То, что мама не могла найти мое свидетельство о рождении, когда я потеряла паспорт, и мне нужно было сделать новый. То, как все говорят, что Чарли выглядит совсем как папа в его возрасте, но никто никогда не говорил такого обо мне.
Я слышу скрип ступенек за спиной.
«Это все объясняет. Телефон. Письма. Безумного Шляпника. Все».
Но это могло быть тщательно продумано. Полли знает обо всем столько же, сколько ия. Она могла сократить свою историю, чтобы та соответствовала доказательствам, как ключ подходит к уже существующему замку.
Сзади меня раздается щелчок, когда круглая дверная ручка начинает поворачиваться.
«Зачем ей это делать? Зачем ей врать?»
«Она нашла меня в интернете. Она стала одержимой. В мире множество сумасшедших людей, и интернет приводит их всех к вашему порогу».
«Хорошо, хорошо, тогда почему мама шантажировала доктора, чтобы держать ее взаперти?»
«Я не знаю, что она сделала,— я отчаянно перебираю варианты.— Я могу судить только со слов Полли».
«Тогда откуда письма Безумного Шляпника? Откуда секретный телефон?»
«Она… она подкинула его! Полли, Кэт, как там ее зовут. У нее было полно времени, пока мы были на похоронах. Она заперла меня в этой комнате. Должно быть, она хотела, чтобы я нашла его. Да, точно!»
Другой голос внутри меня замолкает.
«Видишь?— думаю я с облегчением.— Все зависит от того, кому ты доверяешь».
За исключением крайне редких случаев.
Мой взгляд блуждает по туалетному столику. Дрожащими руками я срываю в сторону запутанные сгустки ювелирных изделий, пыльные фотографии.
А потом я вижу его. Сердце бьется как молоток, качая кровь в рот через прокушенный язык. Я тянусь к нему, сжимая так же крепко, как раньше. Маленький клочок красной ткани, который служил мне комфортером в детстве, тот самый, который мама так отчаянно пыталась забрать, но я не отпускала.
Тот, о котором я никогда никому не рассказывала, ни в жизни, ни вHeartstream, нигде. Тот, который как раз подходящего размера и мягкости, чтобы протирать очки.
В зеркале я вижу, как она застыла в дверях, взволнованная и неуверенная.
—Ты знаешь, что ты говорила?— хрипло спрашиваю я.— Все это время внизу, когда ты рассказывала, ты знаешь, что говорила «ты»? «Ты посмотрела на меня. Это все ради тебя. О боже, как же сильно я тебя люблю?»
Она просто смотрит на меня. Я сунула руку в рот и коснулась языка. Кровь, которую я растираю между большим и указательным пальцем, почти такого же цвета, как ткань. Я смотрю в зеркало и встречаюсь глазами с женщиной, которая дала это мне.
3.ЛЮБЛЮ ВСЕХ, ДОВЕРЯЮ НЕМНОГИМ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Кэт
Мое тело отреклось от тебя раньше меня.
Спустя два дня после того, как она забрала тебя, у меня появилось молоко. Моя грудь болела от обилия молока, спина — от веса груди, а сердце… ну, сердце болело от всего.
Джой приходила с молокоотсосом пару раз в день и позволяла мне выжать только струйку.
—Этого достаточно, чтобы тебе было удобно, дорогая,— сказала она, словно это было вообще возможно.— Молоко исчезнет, когда твое тело поймет, что в нем нет необходимости.
—Но в нем есть необходимость,— ответила я и с тревогой посмотрела на ее доброе, круглое, мудрое лицо.— Эви привезет ее. Она сказала, что привезет ее в гости. Я ее мать. Мне нужно кормить ее, когда она будет здесь!
