Перемотка вперед.
—На белой лошади скачу по городу, где улицы вымощены звездами…
На экране снова Райкард. Я смотрю на него. Этот человек — мой отец. Когда я прислушиваюсь к этой мысли, в моей голове появляется доброе, спокойное лицо человека, которого я всегда считала папой. Он знал? Ясное дело, он знал, что я не его дочь, но мама сказала ему все остальное? Думаю, нет. Я не знаю, какую историю она продала своему мужу, чтобы тот притворялся моим биологическим отцом, но явно менее рискованную, чем «она ребенок мэра, а ее настоящую мать я упекла в психушку».
Полли продолжает перематывать, запускать, снова перематывать, разыскивая каждое появление его лица, но содрогаясь каждый раз, когда видит его. Как будто она снова и снова трогает языком язву во рту.
Запуск.
«…как я уже заявлял прежде, женщина, взявшая Эми Беккер в заложницы, очень нестабильная личность, которая до недавнего времени лечилась от бредового психоза. Более того, полиция получила доказательства того, что она была радикализована в больнице, и мы не можем исключить версии, что похищение может быть началом скоординированной террористической атаки на наш великий город. Мы рассматриваем все возможные варианты, чтобы разрешить эту ситуацию как можно быстрее, и я буду тесно сотрудничать с комиссаром Ханом, чтобы сделать это».
Экран гаснет. Полли, сжавшись, смотрит на меня в отражении темного стекла.
—Все возможные варианты,— тихо повторяет она. Ее тон звучит безнадежно.— Значит, они готовятся к штурму.
Я разворачиваюсь к ней:
—Что значит «готовятся к штурму»? Они не могут начать штурм. Как же бомба?
—Ох, как только появляется слово «терроризм», правила меняются. Могут быть и другие террористы. Может быть и заговор. Это оправдывает их попытки наводить мосты, маневрировать, глушить детонаторы и прочие всевозможные рискованные хитроумные уловки, чтобы попасть сюда и схватить меня. Вот почему, я думаю, мой старый добрый бывший поднял эту тему.
Она почти смеется, но в глазах мерцают слезы.
—Скажи мне, Эми, сколько терактов вЛондоне ты можешь вспомнить?
—Какое это имеет отношение к…
—Порадуй меня. Пожалуйста.
—Четыре.— Небольшой всплеск адреналина от того, насколько близко ее рука к детонатору.— Талс-Хилл, Тафнелл-Парк, Паддингтон иГринвич.
—Четыре, да, очень хорошо. И помнишь, в каком из этих четырех мэр трижды выступал по телевизору меньше чем за двенадцать часов?
—Я не… я не знаю. Я не помню. Я не думаю.
—Обычно выступает комиссар полиции или ответственный офицер. Но в этом случае наш Рай взял на себя инициативу. И, кажется, он довольно активно вовлечен, да? Интересно, почему?— Ее указательный и большой пальцы играют с маленькой серебряной крышкой на одной из взрывных колб на жилете.
—От «мы не исключаем версию террористического акта» до «известно, что она связана с террористами» и вплоть до «скоординированной террористической атаки» менее чем за полдня. Совсем как риторика «у меня есть некоторые опасения», затем «от нее масса проблем» и, наконец, «она должна умереть в огне».
Из глубины ее горла вырывается какой-то звук. Ее рот перекашивает так, будто она пробует что-то противное.
—Не успеешь оглянуться, как они уже сжигают твой дом. Умница Райан не может действовать, пока не взвинтит себя до предела. Сила — всегда крайняя мера,— рычит она.— Ну да, крайние меры начинаются там, где у мудаков не хватает смелости взять на себя ответственность за что-либо. Готова поспорить, старый добрый доктор Смит думал, что держать меня взаперти и пичкать лекарствами тоже крайняя мера.
Она запинается, возбужденным взглядом смотрит в одну точку. Мой желудок сводит от страха. Ее пальцы блуждают по жилету с бомбой.
«Она сделает это,— думаю я.— Она правда сделает это».
—Я недооценивала тебя, Рай,— бормочет она.— Я считала тебя слабаком. Мне стоило догадаться. Боль мне всегда причиняла именно твоя слабость. Мне стоило опасаться скорее твоей слабости, чем силы.
Кажется, ее взгляд проясняется и останавливается на мне.
—Они ворвутся. Если смогут, то схватят меня. Если нет, то пристрелят меня, и тебя, вероятно, тоже, и скажут, что это сделала я.
—Полли,— я тянусь к ней,— Кэт, пожалуйста.
—Да пошли они.
Слезы текут по ее лицу. Она воет:
—Райан, Бен, Эви, все они. Я не позволю им схватить меня. Я не вернусь. Я не позволю им схватить меня. Я не позволю им, Эми, не позволю, не позволю…
Ее рука тянется к бомбе, и каждая мышца во мне сжимается от предчувствия взрыва.
—МЕНЯ НИКТО НЕ СЛОМИТ!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Кэт
Когда мои пальцы вцепились в жилет, ноздри кольнул запах из воспоминаний о том, как однажды я устроила взрыв.
Дым из замочной скважины, едкий запах краски, облупившейся после нагрева, стук дверной ручки, упавшей на пол. Сердце выпрыгивает из груди, когда я проскальзываю сквозь дверь, рубашка на мне развевается как флаг. У меня не было плана. Я слишком растеряна для планов, единственной мыслью в моей голове было снова увидеть тебя.
Я прошла шестнадцать футов по коридору, пока не почувствовала мясистую руку Джой на спине, вернувшую меня на землю. Я плакала, выла и царапала пол. Двадцать минут спустя я оказалась в другой комнате, которая выглядела точно так же, как та, которую я взорвала. Ничего не изменилось, за исключением того, что в течение двух месяцев еду мне приносили в комнату, и когда меня выпускали в сад на двадцать минут в день, меня сопровождала медсестра, чтобы я никого не заразила желанием сбежать. Уилл Дженкинс из Биконсфилда был переведен в другую клинику или, может быть, в тюрьму, где, возможно, он все еще жует свои манжеты и мечтает взорвать парламент. Я больше не видела его, но никогда не забывала, чему он меня научил.
—Нет!
Я моргаю.
—Пожалуйста,— ты с мольбой протягиваешь мне руку.— Полли, Кэт…— ты сглатываешь и выдавливаешь из себя слово.— Мама, пожалуйста.
—Не. Называй. Меня. Так,— чеканю я, а ты одергиваешь руку. О боже, ты выглядишь такой напуганной. Чувство вины и отвращения к себе нахлынули на меня. Я изо всех сил стараюсь смягчить голос.
—Пожалуйста, Эми, не называй меня так. Ты же так не считаешь. Это невыносимо.
Мое обещание самой себе кружится в голове. Я не позволю им сломить меня. Я не позволю им сломить меня. Я не позволю им сломить меня. Не позволю. Не позволю.
Но я уже позволила. Я думала, что вытерпела, но — я хватаюсь за жилет, который сделала по обрывкам той информации, которой со мной поделился Уилл,— сколько осталось от запертой здесь Кэт Канчук?
