Она задумалась, ее взгляд блуждает.
— Сначала раздавался свист, затем небо озаряла желтая вспышка, за которой следовала ударная волна, как будто разбивали стену. Если была ночь, на мгновение становилось ярко, ослепительно светло. У нас постоянно были заложены уши и все мышцы напряжены дни, недели и месяцы напролет.
Мне на ум приходит Сван.
«Как бы то ни было, человек умирает один, — сказал он, когда мы стояли на причале в лучах красного заходящего солнца. — Разумеется, если он не живет в стране, которая подвергается бомбардировкам. Тогда есть большая вероятность, что семья прекратит свое существование в один и тот же момент».
Что попадается на глаза
Мне приходит в голову мысль, а нельзя ли найти мальчику какое-нибудь другое занятие, чтобы он перестал бегать с полотенцем на плечах в поисках укромного места. Делюсь с Май.
— Ему трудно сидеть спокойно, — отвечает она.
Я подумал, что он мог бы рисовать; помнится, в гостиничном магазине я наткнулся на бумагу для рисования и коробку карандашей.
В ожидании Фифи замечаю у стойки вертушку с открытками. Кручу ее, пробегая глазами по открыткам: беззаботная пара сидит на скамейке на украшенной цветами площади и ест мороженое; молодые женщины загорают на пляже. Меня поражают яркие цвета; небо синее и безоблачное, песок желтый, мир еще красочный, и люди не знают, что их ждет, они живы, с обеими руками и ногами, с планами на будущее, кто-то, возможно, собирался поменять машину, обновить кухню или съездить в заграничное путешествие. Однако прежде всего мое внимание привлекает большое количество открыток с видами мозаичного панно, его общей панорамы или фрагментов, в разных ракурсах. На нем изображены обнаженные женские тела в прозрачных покрывалах. Одна женщина набирает воду в источнике, другая купается, третья склонилась к закрытому бутону. Я переворачиваю одну из открыток, на обороте на трех языках написано, что панно находится в отеле «Тишина». Это совпадает с информацией, которую я почерпнул в Сети.
Когда появляется парень, я держу открытку в руках.
— Это та самая мозаика, о которой я спрашивал.
Он наклоняет голову набок и внимательно рассматривает открытку, аккуратно держа за самый угол. Явно тянет время.
— Да, мы с Май как раз собирались поговорить с вами о панно, — произносит он наконец.
Он говорит медленно, тщательно выбирая слова:
— Дело в том, что мы с Май сначала думали, что вы здесь по делу. Из-за вашей сумки с инструментами.
Он смущен.
— Понимаете, из страны увозят древности.
Он объясняет, что именно поэтому говорить о них с иностранцами запретили.
— Мы убедились, что вы приехали не с той же целью, что наш другой гость.
«Другой гость», вероятно, мужчина из соседнего номера. После войны здесь все продается — это же его слова.
— Я рассказал Май, что вы купили бритвы. И взяли ручку с логотипом. А потом трижды брали книгу из коробки и возвращали.
Он еще раз крутит стенд, чтобы поставить открытку на место.
— Поскольку вы практически стали сотрудником отеля, ситуация изменилась. Так что мы с сестрой решили, что вы можете посмотреть на мозаичное панно, если хотите. Когда вам удобно.
Три груди
Я иду за парнем в подвал, мимо кладовки, за двери, которые он открывает и закрывает на ключ. Представшее нашему взору панно огромно, намного больше, чем я ожидал, и состоит из двух частей. Первая — это первоначальная стена, памятник древности, которыми славится город, ее раскопали при строительстве отеля; вторая — своего рода продолжение этой стены, с современной плиткой, вероятно, ее добавили, когда строили «Тишину». Древняя часть отделена от купальни стеклянной стеной, а в купальне и целебных источниках нет воды.
— Купальню здесь впервые соорудили шестьсот лет назад, — объясняет парень.
Мы, мужчины, стоим бок о бок и рассматриваем этот мир без мужчин; перед нами дородные женские формы, маленькие груди в пол-лимона, тонкие талии, широкие бедра. Сколько тел я знал до Гудрун? К. повторяется в дневнике трижды, также Б. и М., дважды встречается Е., а эта та же самая Е.? Затем Й., Т. и трижды С. Однако тел этих женщин целиком я не помню, только по частям. Помню одну грудь; кажется, запястье. Помню белую шею и то, какой была на ощупь кожа. Помню также некоторые детали: горела лампа, приоткрытую дверцу шкафа, в котором виднелось висевшее на плечиках платье, — но ни одного тела целиком не помню.
На заднем плане я обнаруживаю тот же бирюзовый цвет, что и на плитке в номерах; похоже на льдины, отколовшиеся от ледника, на черном песке.
— Камни преломляют свет, — комментирует парень. — И поэтому он словно исходит из стены.
Однако мое особое внимание привлекает то, что от панно отбиты целые куски и разбросаны по всему полу. Парень объясняет, что древние памятники и другие культурные ценности во время войны целенаправленно уничтожались и поэтому было решено либо спрятать их, либо вывезти. Поскольку панно планировали увезти, его по частям начали снимать со стены.
У одной женщины нет груди, у другой руки, у третьей колен, отсутствуют пятка, локоть, уши и ягодицы.
— Я постарался собрать обломки, выяснить, откуда они, и пометить. Думаю, удалось найти все, кроме трех грудей. Они должны быть где-то здесь. — Он оглядывается вокруг себя.
Замечаю, что на некоторых обломках лежат записки.
— Не все разбираются в картинах, — говорит он виновато и добавляет, что в самое ближайшее время они ждут группу археологов, которые оценят повреждения. — Через несколько недель. Надеюсь.
Новая стена выполнена совсем в другом стиле и похожа на обычный кафель в ванных. На ней тоже обнаженные женские тела, но строение тел совсем другое: большая грудь, узкие, словно детские, бедра, длинные тонкие ноги, как у насекомого.
— Барби, — улыбается парень. Я киваю.
Он работает с новым панно. На полу стоит ведро с раствором, рядом с ним шпатель и другие инструменты. Стопки керамической плитки.
— Пытаюсь отремонтировать, — говорит он, указывая на трещины и сколы по всей стене. — Мы планируем в следующем году снова запустить купальню. Если продлится перемирие.
В делах реставрации парень явно не силен и шпатель взял в руки по собственной воле, но без умения. Выложив кафелем уже не одну ванную, я могу определить, правильную ли смесь он использует.
Я стучу по стене, трещины, похоже, неглубокие. Однако перед тем, как класть новую плитку, поверхность надо очистить.
— Я советовался с реставратором, и он сказал, что заделанные места должны быть видны, — говорит он смущенно. — Они с папой были друзьями.
Он внезапно замолкает и отворачивается.
Его рука дрожит.
— А в остальном это в хорошем состоянии, по сравнению со многим другим в нашей стране, — добавляет он.
