Долго примеряю к себе эти слова — биологический отец.
— И давно ты один?
— Шесть месяцев.
Если бы она спросила, как долго я одинок, я бы ответил: восемь лет и пять месяцев.
Именно об этом ее следующий вопрос, об одиночестве:
— Тебе не одиноко?
— Бывает.
Она медленно приближается и оказывается теперь почти вплотную ко мне.
— Тебе не хочется почувствовать тепло другого тела?
Я молчу, но затем отвечаю:
— Это было так давно.
— Как давно?
— Довольно давно.
— Больше двух лет?
Должен ли я ей довериться?
Делаю глубокий вдох и признаюсь:
— Восемь лет и пять месяцев.
«И одиннадцать дней», — мог бы добавить я.
Она касается меня, и я чувствую, как, словно полная луна, растет близость между нами.
Сказать ей, что не могу? Что боюсь?
Я растерян.
— Ты ровесница моей дочери.
— Я старше ее. Старше тебя. Мне двести лет, и я уже все видела. Кроме того, она ведь не твоя дочь.
— Нет, она все равно моя дочь.
Я мог бы добавить, что она — единственная Гудрун Лотос Йонасдоттир во всем мире.
— Но я не она.
Сердце колотится.
— Да, ты не она.
Стараюсь думать не медля.
— А как насчет молодых людей, твоих ровесников?
— Их нет. Просыпаешься, смотришь на того, кто лежит рядом на подушке, и думаешь: он убил человека. Но я спросила не поэтому, — добавляет она тихо.
Что я могу ей сказать?
Что я не тот, кто ей нужен. Что своего мужчину она обязательно встретит и сразу же его узнает, потому что он тогда уже перекует мечи на орала. И начнет класть плитку.
— Мне нужно время.
— Сколько?
Не то чтобы вопрос был не важным, просто я не знаю ответа.
Наполовину человек, наполовину зверь
Сегодня в ресторане «Лимбо» блюдо в горшочке — какое-то мясо с лапшой. Я чувствую вкус перца и тмина, вынимаю из горшочка лавровый лист и кладу на край тарелки.
Хозяин сразу же придвигает стул для разговора. Сообщает, что узнал, что я, оказывается, много помогаю женщинам. Он перечисляет раковины, телевизоры, антенны, стиральные машины.
— Весь город судачит. Я слышал, вы вовсю ремонтируете их дом.
Некоторое время он молчит с серьезным видом.
— Такие новости быстро разлетаются.
— Да, они попросили о помощи.
Я мог бы добавить: женщина просит, и я делаю. Так принято у нас дома.
— Это может создать проблемы.
— В смысле?
— Как-то нехорошо получается. Что вы помогаете только женщинам. Это далеко не всем нравится. Некоторых даже обижает.
Вид у него такой, будто он вот-вот заплачет.
Он прерывает свою речь, чтобы успокоиться.
— Есть мужчины, которым тоже требуется помощь. В делах нужно соблюдать баланс. Хотя некоторые, похоже, этого не понимают.
Он встает, чтобы забрать тарелку, и говорит, что вообще-то собирался пригласить меня на миндальный пирог. Но произносит это так, словно передумал. Потому что больше нет повода.
— Я почти каждый день для вас готовлю, вы же отказываете мне в двери.
А я ведь о ней совсем забыл.
— Мы обсуждали ее несколько раз.
Он стоит с тарелкой в руках и, судя по всему, на кухню не собирается.
— Я достал вам рубашки, а вы говорите, что не справитесь с одной дверью.
Я задумался.
— Но ведь не было материала.
— Я раздобыл.
— И петли?
— И петли тоже.
— А инструменты?
— Я над этим работаю.
Говорю, что хочу, чтобы мне заплатили.
Он воздевает руки к небу.
— Я заплачу едой. Бесплатной едой. Раз в день.
Пытаюсь понять, насколько я ему нужен и что могу потребовать. Бартер — вот единственное платежное средство. Хорошо, смастерю дверь за инструменты.
— Хочу, чтобы мне заплатили инструментами.
На обратной стороне меню рисую картинки.
Мне нужны обычная пила и ножовка.
Отвертки
Стамески двух размеров
Наждачная бумага
Шпатель
Кисточка и скребки
Он садится напротив меня и готовит свой список. То, что от меня требуется в ресторане.
— А еще, — добавляю я, — хочу составлять себе меню. Чтобы не только птица и блюдо в горшочке. И больше никаких голубей.
После этого он хочет закрепить наше соглашение рюмкой.
Когда я возвращаюсь в отель, садится красное солнце.
Ночью мне снится, что по номеру бегает крыса.
Пол покрыт древесным мусором, и я опознаю в нем обломки мебели из нашего с Гудрун дома. А еще стул, который я смастерил, у него регулируется высота сиденья.
Мужество убить зверя
Я ремонтировал окна на верхнем этаже и задержался дольше, чем планировал, вот-вот начнется комендантский час. Уже темнеет, и совсем скоро единственным освещением будет лунный свет. Гадаю, увижу ли месяц на его привычном месте.
Вдруг у меня возникает ощущение, что я не один, что за мной кто-то следит. Мне кажется, я слышу звук шагов. Замечаю, как за углом исчезает молчаливая тень. На ум приходит животное. Большая кошка. А какого зверя упоминала актриса, он еще сбежал из зоопарка?
Я нахожусь недалеко от площади, на которой расположен отель. Остановившись, оглядываюсь вокруг, но никого не замечаю, ни человека, ни животного. Никто не идет.
Внезапно передо мной возникает мужчина; похоже, он торопится. Не сразу осознаю, что он направляется прямо ко мне. Поравнявшись, что-то говорит. Я не понимаю. Это вопрос или утверждение? Не успеваю отреагировать, как неожиданно получаю удар, и в следующее мгновение уже лежу на дороге. Еще удар — и льется красный дождь. Что-то горячее стекает по виску. Он стоит надо мной, загораживая лунный свет, и пинает ногами, я чувствую запах одеколона и кожи. На меня падает стекло от часов. Пока я размышляю, нужно ли защищаться, он так же внезапно перестает меня бить. Звук шагов удаляется. Я вижу огонь сигареты, напоминающий вспышку света на луне. Затем слышу жужжание осы. Во рту вкус крови, но я на удивление умиротворен. Что-то пушистое и знакомое трется о мое плечо; так и есть, это кошка ресторатора, та самая одноглазая. Протягиваю окровавленную руку, чтобы ее погладить; перед глазами, словно комки пыли, мелькают черные хлопья.
