Я осматриваюсь: действительно, на стене рядом с платяным шкафом появилось маленькое зеркало.
—Не слишком высоко?— спрашивает поэт заботливо.
Он подходит к проигрывателю, достает пластинку из конверта и ставит «Love me tender».
Скрипит игла.
—Если бы поэты знали, что я слушаю Элвиса вместе с девушкой?! Могу я пригласить мою музу на танец?
Белый цвет
Я долго ждала у дверей в подвал, но никто не открывал. Уже собравшись уходить, увидела, как возвращается подруга с коляской, огибая наледи. Она бледная, и щеки холодные.
—Хотела посмотреть на людей. А еще ходила в мастерскую к художнику. Захотелось вдруг сказать ему, что я его понимаю. Пришлось идти пешком, потому что с коляской в автобус не пускают. Из-за того, что автобусы переполнены, а также потому, что за коляску можно зацепить чулки.
Я помогаю ей войти, она снимает с дочки комбинезон и шапку. Ставит ее бутылочку в кастрюлю, чтобы разогреть, и говорит, что сварит кофе. Беременность подруги уже становится заметной, под юбкой проглядывает животик. Мне приходит в голову, что платье-сарафан от Йона Джона ей сейчас как раз подойдет.
—Ты встретилась с художником?
—Да, он был очень любезен. Взял меня за руку мозолистой рукой. От ручки кисти, как он объяснил.
Я сказала, что у меня есть три его картины, и он попросил их описать. Сразу их опознал, упомянув, что там, где писал одну из них, до сих пор хранит в расселине банки, скипидар и тряпки. Что оставил на краске отметины от ручки кисточки, а если я очищу одну из картин скипидаром, то найду под ней совсем другую картину. О ней никто не знает, кроме него. И меня. Теперь еще и тебя, Гекла. Я держала Торгерд на руках, и он назвал ее красивым ребенком. Хотя она капризничала. Он спросил о рамах, потому что многие картины ими испорчены. Я описала рамы, и он остался доволен. Рассказала ему, что живу в подвале, где пять месяцев не видно солнца. Но свет в его картинах спасает положение и освещает гостиную. Он был рад это услышать. Я хотела сказать освещает мою жизнь, но боялась расчувствоваться. Когда он признался, что сложнее всего с белой краской, потому что цвет очень проницаемый, мне пришлось отвернуться, чтобы вытереть глаза. Он говорил такие красивые вещи, Гекла. Извинился, что нет кофе, и, чтобы загладить эту неловкость, поведал еще одну тайну: под белой краской зеленая. Теперь мы трое об этом знаем, он, я и ты. Уже собравшись прощаться, я призналась ему, что боюсь, что муж продаст картины, чтобы купить цемент для фундамента нашего нового дома. Он в ответ предложил, что купит их сам, и у мужа будут деньги на цемент.
Она сидит за кухонным столом с вертлявым ребенком на коленях и некоторое время молчит. Время от времени пристально посматривает на меня.
—Ты все еще не сказала поэту, что пишешь?
Могла бы также спросить: он знает о звере, который живет в тебе, и ждет, когда ты его выпустишь? Понимает поэт поэта?
—Он меня не спрашивал.
—А ты ходила с ним в «Мокко»?
—Один раз заикнулась об этом.
—И что он сказал?
—Что туда никто с девушками не ходит. К тому же он считал, что я не пью кофе.
—Мужчины рождаются поэтами. И уже к конфирмации осознают неизбежность своей роли быть гениями. Независимо от того, пишут они книги или нет. Женщины созревают и заводят детей, которые мешают им писать.
Она встает и сажает ребенка в кроватку, заводит музыкальную шкатулку.
Затем рассказывает сон, приснившийся ей ночью.
—Мне приснилась полная миска свежеиспеченного хвороста, и я не знаю, как толковать этот сон. Боюсь, что это дети. Моя жизнь кончилась, когда я снова забеременела. Я превратилась в женщину, которая живет в подвале напротив. Она перестала ходить в магазин.
«Мисс Северное сияние»
Потом он вдруг ушел в море. Мой моряк.
Проливной дождь и штормовой ветер, посетителей в ресторане совсем мало. Он появляется в дверях зала с вещмешком в руке, смотрит на меня, и я сразу понимаю, что он пришел попрощаться. Говорит, что в последнюю минуту освободилось место на корабле, который идет в Роттердам, отправление сегодня вечером. С серьезным видом он протягивает мне ключи от комнаты, чтобы я забрала кота и машинку. От комнаты он отказался.
—Мне бы в любом случае отказали.
Не спрашиваю, планирует ли он возвращаться.
Он предлагает мне забрать любые книги и просит оказать ему услугу, переправив оставшиеся вещи автобусом его маме.
Крепко прижимает меня к себе и уходит, сославшись на то, что торопится.
Как только я вставляю ключ в замочную скважину, раздается мяуканье. Кот встает и потягивается. Наклоняюсь, чтобы его погладить. Один растолстел.
Книги стопками разложены на столе, а посреди комнаты на полу стоит открытая картонная коробка, на самом верху в ней я различаю упакованное оперение.
Мое внимание привлекает длинное платье без рукавов, разложенное на кровати. Я щупаю материал. На платье письмо, адресованное Гекле.
Открываю и читаю:
Примерь платье.
Я увидел в модном журнале фотографию Жаклин Кеннеди в таком платье и сделал выкройку. Ее платье было белым, твое — зеленое, как северное сияние. Уже слышу твой вопрос: куда я в нем пойду? Чтобы надеть красивое платье, тебе не нужен повод, Гекла. Ты «Мисс Северное сияние».
Напишу тебе, когда получу работу в театре.
Твой Д. Й. Джонссон.
Р. S. Отдай швейную машинку Исэй. Прилагаю две выкройки рождественских платьев, одно для девочки тринадцати месяцев, другое для женщины на четвертом месяце беременности.
Когда я возвращаюсь с котом, печатной машинкой и платьем, поэта нет дома, он ушел в «Мокко». Прячу машинку в чемодан под кроватью. Кот изучает комнату, затем запрыгивает в кровать, сворачивается калачиком.
Платье вешаю в шкаф.
Поэт приходит домой, когда я варю рыбу.
Он считает, что кот может спокойно выбираться через окно, далее по водосточному желобу, а оттуда на крышу соседского гаража.
Он проводит рукой по пластинкам, которые я кладу на кровать, берет одну из них и рассматривает конверт.
—Боб Дилан,— объявляет он, переворачивает и читает на обороте.— Это явно не Рахманинов.
Когда я, помыв посуду, возвращаюсь в комнату, платяной шкаф открыт. Поэт хочет знать, почему там висит длинное бальное платье. Говорит, что собирался повесить свой пиджак, а там эта развевающаяся роскошь.
—И ни одних свободных плечиков.
Мелодии для моряков
Поэт взволнованно ходит по комнате.
Говорит, что слушал радио и случайно услышал мой привет в «Мелодиях для моряков».
