Он узнал, что отелю напротив дома, где живет Аки Хваннгиль, требуется ночной сторож. Аки как раз работает над сборником стихов, и, по его словам, лучшие идеи приходят к нему именно ночью.
—Невозможно сочинять, если тебя постоянно отвлекают.
—А как насчет утра, до того, как ты уходишь в библиотеку?
—Утро не мое время, Гекла.
Когда поэт засыпает, я вылезаю из кровати, зажигаю лампу на письменном столе и открываю книгу.
Внезапно он открывает глаза. Сначала тихо лежит и наблюдает за мной, затем приподнимается. Хочет знать, что я читаю. Я протягиваю ему книгу, он рассматривает обложку, листает для вида и читает название.
Смотрит на меня.
—Это одна из книг твоего гея?
Хмурится.
—Иногда то, что ты читаешь, Гекла, ранит мой поэтический слух,— говорит он, снова ложится и отворачивается к стене.
Если женщина не хочет, чтобы ее считали слабым или вторым полом, она должна иметь работу и счет в банке.
Я думаю: у меня есть и то, и другое, но зарплата такая низкая, что мне никогда не удастся накопить на билет за границу.
С приветом от тоскующего
Почтальон стоит на талом снегу на фоне рассвета цвета снятого молока и протягивает мне открытку. Гекла Готтскальксдоттир, читает он, и я знаю, что ему хочется спросить, кто это шлет мне открытки с красными тюльпанами и пишет, что скучает. Вторая открытка приходит через две недели. На ней Фредерик Девятый в полном облачении.
Я обзавелся работой и жильем.
—Вижу, ты получила еще одну открытку от своего гея,— говорит поэт.
Потом приносят письмо в конверте. Он пишет, что сначала снимал комнату с завтраком, а теперь просто снимает комнату.
Затем признается:
Я познакомился с мужчиной, Гекла.
Потом начинаются посылки с книгами, по книге в каждой посылке. Хожу за ними на почту.
В последующие недели получаю «Последние истории» Карен Бликсен (на вложенной в книгу открытке мой друг сообщает, что она также писала под псевдонимом Исак Динесен), «Улица моего детства» Тове Дитлевсен и «Свет» Ингер Кристенсен.
Собираю слова
Однажды ночью просыпаюсь с желанием сочинять.
Сажусь на кровати, рядом горячее тело поворачивается на другой бок и укутывается в одеяло, набитое утиным пухом. Дышит глубоко и спокойно. Кот спит в нише под окном. На будильнике пять, и папа идет в овчарню кормить овец. Ночью ветер распахнул окно, на подоконнике белая корка. Набрасываю на плечи кофту поэта и иду на кухню за тряпкой, вытираю.
Мокрый снег стекает по стеклу, вожу пальцем ему вслед. На улице пустынная тишина, только чайка кричит.
Достаю из-под кровати печатную машинку, иду на кухню, ставлю машинку на стол и вставляю в каретку бумагу.
У меня в руке дирижерская палочка.
Могу зажечь звезду на черном небосводе.
Могу ее погасить.
Этот мир — мое изобретение.
Час спустя в дверях кухни стоит поэт в одних трусах. За ним приходит кот.
—Что ты делаешь? Пишешь? Я проснулся, а тебя нет. Я искал, но ты как сквозь землю провалилась.
Поэт — словно утомленный путник, пришедший издалека, словно не спал за стеной, а ходил по плоскогорью в поисках заблудшей овцы и нашел ее там, где меньше всего ожидал. Разве что искал меня во сне?
Он рассматривает листки на столе.
—Ты пишешь стихи?
Я смотрю на него.
—Только несколько строк. Не хотела тебя будить.
—Мне так не кажется. Здесь целая стопка бумаги.
Кот стоит у пустой миски, я встаю, достаю из холодильника молоко и наливаю в миску.
—Почему ты не сказала мне, что пишешь?
—Ждала подходящего случая.
—Что-то уже опубликовала?
Я в смущении.
—Да. Несколько стихотворений.
—Несколько стихотворений?
Он растерян и встревожен.
—Говоря конкретно — четыре стихотворения и два рассказа.
Он выдвигает табуретку и садится.
—Мое стихотворение лежит в редакции социалистической газеты три месяца, а у тебя уже опубликовано четыре стихотворения и два рассказа. И где опубликовала, позволь спросить?
—«Биртингур», «Моргунбладит», еще журнал издательства «Язык и культура».
Мне неловко.
—И два стихотворения в «Тиминн»,— добавляю я, немного подумав.
—Пока я только пытаюсь, моя девушка — «Мисс Северное сияние», как тебя называет твой гей,— уже опубликовалась во всех ведущих газетах и журналах страны.
—Ну, это преувеличение. Кроме того, я печаталась под псевдонимом. Использовала мужское имя.
Он рассматривает меня с серьезным видом.
—А могу я поинтересоваться, под каким псевдонимом?
Я в замешательстве.
—Сигтриг из Саурар.
Он встает.
—Так это ты Сигтриг из Саурар. А мы-то думали, что это кто-то из нас. Но никак не могли понять, кто именно.
—И одно стихотворение как Бара Нотт.
—А мы решили, что Бара Нотт — это Эгир Скальдайокуль. Он так гордился собой, когда мы упомянули рассказ в «Моргунбладит». Всем своим видом давал понять, что знает больше, чем говорит. Только набивал трубку и молчал. Однако рассказ отличался от всего, что он нам когда-либо читал.
—На самом деле это мой ранний рассказ. Я сочинила его в восемнадцать. Сегодня пишу совсем иначе.
Поэт снова садится на табуретку и прячет лицо в ладони.
—Ты пишешь длинный текст?— спрашивает он тихо.— Я имею в виду — длиннее рассказа?
—Я собиралась рассказать тебе, что пишу, но хотела сначала закончить роман. Знала, что ты захочешь прочесть, но тогда у меня пропадет желание его дописывать.
Он смотрит на меня с недоверием.
—Ты пишешь роман?
—Да.
—Целую книгу?
—Да.
—Толстую?
Я колеблюсь.
—Больше двухсот страниц?
—Около трехсот.
Моторист, наш сосед, включил радио на всю катушку, чтобы не пропустить прогноз погоды. Мне нужно одеваться и идти на работу.
—Это твой первый роман?
—Я закончила две рукописи. Одна из них сейчас у издателя. Жду от него ответа.
Поэт подыскивает слова.
—Оказывается, поэт не я, а моя возлюбленная.
