Он открывает холодильник, достает молоко и наливает себе в стакан.
Кот мяукает, его миска пуста.
—И скрывала это от меня. А я ни о чем не подозревал. Чувствую себя так, словно отстал на целый класс. Ты обогнала меня. Ты блестящий ледник, а я земляной холм. Ты опасна, я безвреден.
Мои объяснения не возымели действия. Поэт выбит из колеи.
—А гей об этом знает? О том, что ты пишешь?
—Да.
—И Исэй?
—Да.
—Все, кроме меня, знают, что моя девушка поэтесса.
Он стоит потупив взгляд.
—Ты приехала в город стать поэтом?
—Нет, работать.
Он встает.
—Я даже не подозревал, что ты хочешь стать одной из нас, Гекла.
Подхожу к нему, обнимаю и говорю:
—Пойдем ляжем.
И думаю: пойдем в кровать и накроемся одеялом, набитым перьями ворона, набитым черными перьями.
Моя рукопись
Поэт стоит у письменного стола и держит в руках лист бумаги. На проигрывателе крутится «Реквием» Моцарта.
Его губы шевелятся.
Он читает мою рукопись.
Кладу рубашки, которые забрала из прачечной по пути с работы, подхожу к нему и забираю лист.
—Я читал твою рукопись.
—Она еще не закончена. Я же просила пока не читать.
Стеклянная пепельница полна окурков.
Открываю окно.
—Ты не ходил на работу?
—Нет, плохо себя чувствовал. Уведомил, что болен.
Он садится на кровать, сажусь рядом с ним.
—Если бы все было как обычно, Гекла, я бы пришел домой обедать.
Он смотрит на меня.
—А ты не поставишь варить картошку, как делают другие женщины?
Я ничего не говорю.
Поэт убирает пластинку с проигрывателя и включает радио. Передают объявления.
Продается подержанный холодильник.
Выключает радио.
—Нет, Гекла, ты не хочешь быть обычной женщиной.
Он встает и опирается рукой о стену. Склоняет голову на грудь. После трех недель переменной погоды наступила оттепель, по гофрированной крыше барабанит дождь.
—Тебя никто не просит писать. Зачем тебе это нужно?
Я слежу, как он надевает брюки и свитер.
—Ты уходишь? Разве ты не болен?
Поэт не отвечает, меняет тему.
Хочет знать, не донимает ли меня по-прежнему идиот в «Борге».
—Да, как раз вчера приставал с расспросами.
—Что хотел?
—Спрашивал, помолвлена ли я.
—И что ты ответила?
—Как есть. Что не помолвлена.
Ведь я действительно не помолвлена.
—Сколько ему лет?
—Он средних лет. Вдвое старше меня. Отец семейства.
—Такие хуже всего. Мне не безразлично, что тебя выставят напоказ увеселения ради. Это низко — продавать женщин. Капитализм в худшем своем проявлении. «Мисс СССР» ведь на такие конкурсы не ездит? «Мисс Румыния»? «Мисс Куба»?
Он смотрит на меня.
—Я не собираюсь в этом участвовать. И неоднократно ему об этом говорила. Но он выжидает.
Поэт резко меняет планы. Надевает пальто и отправляется на встречу с другими поэтами.
Одно предложение важнее моего тела
Поэт заявляется домой почти в три часа ночи. Держит в руках бутылку водки в коричневом бумажном пакете.
Старкад из Хверагерди пьян.
Он взмахивает рукой и спотыкается о стул; с усилием пододвинув его к письменному столу, садится и открывает записную книжку. Никак не может снять колпачок с ручки.
—Я всего лишь шелуха,— доносится его голос.
Встаю и иду к нему.
Написав «я всего лишь шелуха» на листе бумаги, он с трудом надевает колпачок на ручку и отпивает из бутылки.
—Ты его любишь?
—Кого?
—Гея. Он к тебе подкатывает? Хочет и со мной спать?
—Не говори так о нем. Кроме того, он уехал.
Поэт делает попытку снять брюки, но наступает на штанину; ему трудно удерживать равновесие, подтяжки спущены.
—А ты не хочешь узнать, какое у меня любимое слово? Ты же меня ни о чем не спрашиваешь…
Неизвестно, что ты думаешь; я по тебе вижу, ты всегда что-то сочиняешь, даже когда не пишешь, мне знаком твой отстраненный взгляд; ты одновременно здесь и где-то в другом месте, даже в наши самые интимные моменты…
—Это не так, Старкад.
—Ты ничего не показываешь. Когда живешь с вулканом, чувствуешь, что внутри бурлит лава…
Знаешь, Гекла, ты разбрасываешь во все стороны большие камни… которые уничтожают все, что оказывается… ты труднопроходимая каменистая местность… мне нечего тебе…
Забираю у него бутылку.
Он ложится на кровать.
—Писанина для тебя важнее, чем я, одно предложение важнее моего тела,— бубнит он.
Не удержавшись, сажусь за стол и записываю: одно предложение важнее моего тела.
Он тянется за бутылкой.
—Как тебе удается?
—Удается что?
—Генерировать идеи.
Он не ждет ответа и продолжает:
—Тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая?
—Говорили. Ты сам несколько дней назад.
—А ты знаешь, что чайки замолкают, когда тебя видят?
—Хочешь, сварю тебе яйцо?
Днем ранее поэт принес домой три яйца в бумажном пакете.
Он идет за мной на кухню и садится, опершись локтями о стол и спрятав лицо в ладони.
—Я… украдкой… смотрю на тебя… когда ты спишь… пытаюсь тебя понять,— слышу я его лепет.— И тогда мне кажется… что мы с тобой ровня… Покаты спишь. Тогда ты… не пишешь… и тогда ты не… лучше поэт… чем я… И…
Послушай, Гекла
Когда я прихожу домой, поэт не спит.
Он сидит на кровати с котом в руках, но вскакивает, чтобы меня встретить. Я сразу вижу, что он убрал в комнате, опустошил пепельницу и заправил постель, даже помыл пол. Замечаю также, что он побрился и повязал галстук.
На столе лежит букет желтых роз, он берет его и протягивает мне.
—Прости меня. Я не заботился о своей девушке. Он обнимает меня.
—Я так боялся, что ты не вернешься, Гекла. Что ушла от меня.
