Он останавливается и смотрит на меня.
—Это ничего не изменит. Я смогу быть самим собой, ты сможешь писать. Мы будем заботиться друг о друге.
Мы подходим к входной двери. Он помогает мне заблокировать велосипед.
—Я часто получаю предложения от женщин,— говорит он.
По двору носятся две собаки.
—Мы были бы красивой парой. Самой красивой, Гекла.
Милая моя Гекла.
Две недели назад мой свекор скончался после тяжелой болезни. Я написала памятную статью о нем в «Моргунбладит». Она была единственной. Хотя они с Лиду ром не были близки, мне показалось, что свекор заслуживает статьи за подаренные картины Кьярваля. Вечером Лидур обнял меня и сказал, что не знал о любви отца к поэзии Ханнеса Хафапейна. (Он попросил меня прочитать ему статью вслух, потому что по какой-то причине у него сливаются буквы. Я этого не понимаю.) Я прокомментировала строки: я люблю тебя, шторм, я люблю, люблю тебя, вечная битва. Но Лидур опечалился, увидев в церкви женщину в черной вуали, которую никто не знал. Она казалась убитой горем. О себе, по его словам, он этого сказать не может. Я взяла и сшила новые занавески на швейной машинке. Они оранжевые, как наш «сааб». Лидур не заметил в спальне никакого изменения.
Р. S. Прочитала стихотворение Сильвии Плат, которое ты мне прислала, и клянусь, оно все изменило, я уже не та, ибо оно было обо мне. Оно такое странное и красивое. Спасибо, что ты перевела его для меня. Я не могу думать ни о чем другом.
Галактика
Я написала редакторам трех исландских газет и спросила, могу ли посылать им путевые заметки. И хотела бы получить аванс. Когда мы уже были готовы отказаться от путешествия, происходят три события. Приходит ответ от редактора социал-демократической газеты, он готов платить мне за очерки и даже выдать небольшую сумму вперед. Кроме того, я получаю письмо от датского редактора, который согласен опубликовать мой рассказ, отредактированный коллегой Йона Джона. В письме он отмечает оригинальность композиции, которая напоминает галактику. В этом безумии, однако, есть система, пишет он. К письму приложен чек. Я беру велосипед, еду на вокзал и покупаю два билета. В один конец.
Но самое важное — это письмо от папы.
Дорогая Гекла.
Лето выдалось как обычно. То дождь, то засуха, и все не вовремя. Ты пишешь, что думаешь отправиться в путешествие на юг. Тебе ведь на это нужны деньги? Посылаю письмо в конверте с марками, которое было среди вещей твоей матери и попало к ней из архива ее прадеда. Это ответ королевского чиновника на жалобу прадеда, что наместник самовольно собирает птичьи яйца на его земле. Вот я подумал, Гекла, а вдруг ты сможешь получить за него деньги. Марки на конверте ценятся дороже всего. Больше мне сказать нечего. Надеюсь только, что поездка на юг будет познавательной и принесет тебе удовлетворение.
Отель «Стрёнд»
Мы сходим с поезда поздно ночью. Еще темно, так что мы сидим на скамейке в зале ожидания, пока на небосклоне не поднимается огненный шар и мир не обретает форму. Затем берем чемоданы, идем на пустой пляж, ложимся на песок. И засыпаем.
Просыпаюсь с песком в волосах и кусочками ракушек в подколенных впадинах. Веки чувствуют тепло; белый свет заполняет все уголки мира. На губах привкус соли. Прибегает мужчина с двумя тентами и втыкает их в песок рядом с нами.
Снова засыпаю.
Когда открываю глаза, вижу, что друг стоит у кромки воды и смотрит в море. На нем тот же белый костюм, что и пять дней назад, когда мы уезжали, штанины подвернуты. Вижу, как он заходит в море, иду к нему, наклоняюсь и погружаю руки в воду, она течет между пальцами, оставляя их солеными. Затем оборачиваюсь.
Пляж постепенно заполняется; дети копают ямы в песке, а женщины втирают масло своим мужчинам. У них при себе корзины, из которых они достают полотенца и шляпы от солнца.
Жара меня просто убивает.
Мне еще не приходилось испытывать такие температуры, не считая одного дня семь лет назад, когда в самый разгар сенокоса наши края накрыла аномальная жара и воздух прогрелся до 26 градусов. Отец расстегнул одну пуговицу на фланелевой рубашке, полоска в нижней части шеи отличалась от белоснежного тела.
Я теряю Д. Й. Джонссона из виду, но он неожиданно появляется рядом со мной, в руках у него две порции фруктового льда на палочке.
—Пойдем,— говорит он.
Замечаю, что мужчины смотрят не только на меня, но и на моего друга. А он на них.
—Ничего не говори и не оглядывайся.
Он протягивает мне руку и поднимает на ноги.
Дорогая моя Исэй.
У меня есть новости. Мы с Йоном Джоном путешествуем. После самого дождливого лета у Эресунна (на памяти живущих там людей) мы решили отправиться на юг. Бросили работу и квартиру, я продала (за бесценок) электрическую печатную машинку одному исландскому студенту, изучающему скандинавистику. Никогда прежде не испытывала такого ощущения, что мир движется, хотя сама я сижу спокойно. Не удивляйся, Исэй, но перед отъездом мы с Йоном Джоном расписались в ратуше. Так что теперь я замужняя женщина. Это была короткая, но красивая церемония. Мы купили два золотых кольца. Йон Джон был в белом костюме, а я в платье в цветах северного сияния, которое он сшил мне в прошлом году, но у меня еще не было повода его надеть. Свидетелями были друг Йона Джона, учитель, и Метте, мы с ней работали на бутербродах. Мы купили марципановый торт, а Метте принесла сладкое белое вино. Мы сидели на скамейке в парке и выпивали. Не беспокойся. Йон Джон понимает меня и мою потребность писать, мы заботимся друг о друге. Я сильная, а он чувствительный, но по-своему меня защищает.
Твоя подруга Гекла
Здесь мы остановимся
Поезд некоторое время стоит на рельсах посреди долины, затем долго тащится на вокзал. Муж говорит, что вокзал назван в честь казненного героя освободительной борьбы.
Здесь наша первая остановка.
Мы изучаем цены в ресторане и в итоге покупаем хлеб и несколько кусков колбасы. Сыр купить не решаемся, он слишком дорогой.
Женщина, которая держит гостевой дом Святой Луции вместе со своим мужем, долго переписывает наши паспортные данные. Не жалея времени, листает пустые страницы, словно решает, сдавать ли нам комнату. Полупансион. То и дело поднимает глаза и разглядывает нас. На столе статуэтка женщины с ореолом, в протянутой руке она держит на блюде свои глаза. Я смотрю на Д. Й. Джонссона и задаюсь вопросом, размышляет ли он о том, о чем думает эта женщина. А ведь она, возможно, думает, действительно ли этот сожительствует с женой?
Пока женщина занимается бумагами, мы оглядываемся по сторонам. В столовой громко работает телевизор. Четыре канала, объясняет следящая за нами женщина и показывает четыре пальца. От экрана на улицу исходит синий свет. На столах клетчатые скатерти и вазы с пластмассовыми цветами. Столы расставлены таким образом, чтобы все могли смотреть телевизор не отрываясь от еды. Я демонстрирую обручальное кольцо, и в конце концов женщина протягивает моему мужу ключ от комнаты со светло-зелеными стенами. Сырое и холодное постельное белье, платяной шкаф заполнен неиспользованными плечиками. Муж вешает пиджак на одни из них, расстегивает рубашку и ложится на кровать. На жаре очень хорошая слышимость, разговор под окном двумя этажами ниже — словно шепчут мне на ухо; где-то дальше по улице поет мужчина. Я открываю ставни, улочка такая узкая, что видно лишь небо; на натянутой между домами веревке сушится постельное белье постояльцев.
