—Позже ты сможешь выйти замуж за другого мужчину,— доносится из кровати.
Я оборачиваюсь.
—Я не хочу другого мужчину.
Ложусь на кровать рядом с ним.
—Ты единственный мужчина, который от меня ничего не требует.
Он лежит вытянув руки вдоль тела. Ладонями вверх. Я провожу пальцем по линии жизни. Она мощная, но обрывается.
—Думаешь, мы это переживем?— спрашивает он.
—Переживем.
Если не мы, то другие двое.
Он встает.
—Я написал маме и сообщил, что женился.
Дорогая моя Гекла.
Надеюсь, ты не обидишься на то, что я пишу «моя Гекла». Ты все еще в моем сердце и будешь в нем всегда. Надеюсь, Исэй дала мне верный адрес.
Последний раз, когда я тебе писал, письмо вернулось с пометкой «не проживает». Теперь я даже рад, что ты не получила то первое письмо, оно было слишком сентиментальным. Я писал его вскоре после твоего отъезда, и поэтому в нем было слишком много нытья. Все мои мысли вращались вокруг тебя. В моей жизни произошли большие изменения. Я познакомился с девушкой и стал водить такси. Бросил писать стихи, поскольку мне нечего сказать. И теперь развожу поэтов из баров по домам. Обычно работаю по двенадцать часов, иногда даже в выходные. В «Мокко» узнал о твоей рукописи. Аки Хваннгил и кто-то еще ее читал. Аки взял ее у соседа своей сестры, который знаком с издательским корректором. Вот что я тебе скажу, Гекла: у тебя есть природный дар. У тебя есть мужество. Пусть я больше не поэт, но у меня нюх на хорошую поэзию.
Я тебя никогда не забуду.
Твой друг навеки.
Старкад Пьетурссон
Зияние ночи
У мужа одна подушка, у меня другая, но мы делим общую простыню. Иногда оба лежим на спине, или он лежит на спине, а я на животе, иногда поворачиваемся друг к другу спиной. Случается, я обнимаю его, как сестра брата, или он меня по-дружески. Но не оставляет свою руку на женской груди на другой стороне кровати. Тем не менее, когда просыпаюсь, не сразу вспоминаю, что рядом лежит мужское тело, до которого могут дотрагиваться только мужчины.
Однажды, проснувшись ночью, обнаруживаю, что мужа нет. Снова засыпаю, а когда просыпаюсь, он стоит посреди комнаты, смотрит на меня и улыбается. Протягивает мне чашку кофе и кусок пирога. Помогая друг другу, снимаем влажную скомканную простыню и натягиваем на матрас, подтыкая под него углы.
Небо такое же синее, как вчера, и Д. Й. Джонссон предлагает пойти посмотреть древнюю церковь. Там пахнет сыростью, как в старом картофелехранилище. Он идет впереди меня и останавливается перед изображением молодого человека с золотистыми локонами до плеч, его руки связаны за спиной, а взгляд устремлен в небо. В теле десяток стрел.
Кладу голову Д. Й. Джонссону на плечо.
—Нельзя прикоснуться к святому и не обжечь пальцы,— говорю я.
Он смотрит на картину.
—Хотел бы я быть нормальным, Гекла. Хотел бы, чтобы я был не я.
Когда мы возвращаемся, женщина сообщает нам, что освободилась комната с видом на холмы. Говорит, что готова отдать ее нам, потому что у нас свадебное путешествие. Она сидит у телевизора вместе с мужем и когда мы выходим, и когда входим. Замечаю, что она спрашивает, не хочет ли он персик, и протягивает ему дольку на кончике ножа.
Не будите возлюбленной, доколе ей угодно
У гостевого дома маленький задний дворик с несколькими пластиковыми стульями и столом. Я иду туда со своей старой печатной машинкой, чтобы не разбудить друга, который пришел домой поздно ночью. На небе розовая полоска света и клочья белого облака, которое исчезает, когда я вынимаю из машинки первый лист.
Муж хозяйки ходит взад и вперед в белой майке и, кивнув, говорит:
—Поэтесса.
Это утверждение. Заключение. Он размышлял над этим несколько дней.
—У тебя появился цвет лица,— доносится из кровати, когда я возвращаюсь.— Высыпали веснушки. Ты становишься золотистой.
Копаясь в песочнице, я понемногу приобретаю цвет лица, написала летом Исэй. Несмотря на вечный ветер и холодное солнце. Торгерд все лето была простужена.
Дорогая моя Исэй.
Жара проникает всюду. Ночи тоже жаркие (несмотря на ледяные полы). Я попробовала разные плоды, которые дома не растут, например персики и виноград. Возможно, стану оптовым торговцем и буду ввозить фрукты для Торгерд и Катлы. (Это, конечно, очень сомнительно, пока вся валюта уходит на моторное масло для рыболовных судов.) Вчера мы ели осьминогов. Они жесткие, как резина. Я пишу по восемь часов в день. Перед тем как без предупреждения опустится темнота, самое четкое ощущение. Словно высечено из мрамора. Йону Джону удается лучше меня знакомиться с местными. Сегодня ночью мне приснилось, что в мире слишком много слов, но не хватает тел. Мы пробудем здесь, пока не закончатся деньги.
Р. S. Я получила письмо от Старкада, в котором он пишет, что узнал о хождении моей рукописи (той самой, пропавшей в море) и что некоторые ее прочитали. Я дописываю новый роман, он отличается от всего, что я писала раньше. Его вряд ли опубликуют, впрочем, как и другие рукописи.
Мир
Когда муж приходит домой, в руках у него бутылка вина. Он ставит ее на стол, достает из кармана темные очки и протягивает мне.
—Это тебе.
Стаканы он позаимствовал у арендодателя. Я закрываю книгу. У него есть новости, которыми он хочет поделиться.
—Мартин Лютер Кинг, борец за права чернокожих в Соединенных Штатах, получил вчера Нобелевскую премию мира.
Он сидел с супругами, управляющими гостиницей, и смотрел телевизор, и жена помогала ему понять. Черный, повторила она несколько раз, показывая на свою юбку. Мир.
—А ты знала, Гекла, что несколько гомосексуалов получили Нобелевскую премию по литературе?
Сельма Лагерлёф, Томас Манн, Андре Жид…— перечисляет он.
Не лобзает он меня лобзанием уст своих
—Ты читаешь Библию?
Он удивлен.
—Да, она была в ящике ночного столика.
—Ты понимаешь этот язык?
—Нет, но я знаю Песнь Песней наизусть.
Убираю книгу на место.
—Вот, получила письмо от папы,— говорю я, указывая на лежащий на столике конверт.
Он встает и идет ко мне.
—Он спрашивает, не развилось ли мое мужское начало.
Вынимаю письмо из тонкого конверта, разворачиваю.
—Пишет, что слышал об изменении в моей жизни, и спрашивает, нет ли препятствий для брака.
Я в нерешительности.
—Он говорит, что мы неправдоподобная пара.
