Я плакала оттого, что любовь — самое замечательное и самое ужасное из происходящего с нами, она переворачивает все, лишает нас безопасности и бесстрашия, это трещина, разверзающаяся у нас под ногами, а в ней — пропасть, бездна, страх потерять любимого. И, сидя с ребенком на руках и плача, поняла: любить — значит жить в постоянном страхе.
Я провожу кончиками пальцев по животу и рассматриваю карту на стене надо мной. Думаю о красном рое трещин и серебристо-белесой растяжке, жизни, которая ворочается под поверхностью, и вдруг ослепительно яркий свет: это открывается взору, и все-таки не может быть. Противоречит всякому здравому смыслу.
Я заправляю блузку в брюки, распахиваю дверь и зову:
—Эбба, подойди на пару слов!
Она подходит, щурит на меня глаза, лицо у нее встревоженное:
—Что-то случилось?
—Меня посетила очень странная догадка. Вероятно, просто глупость, но мне нужно с тобой поговорить.
—Что?
—А что, если…— Я делаю паузу, пытаясь выразить словами ту живую картинку, которая возникла у меня в голове.— Если все, что мы знали, то есть думали, будто знаем о Рейкьянесе, на самом деле не верно?
—О чем это ты?
—А вдруг там не много маленьких вулканических систем, как всегда считали? Вдруг это одна большая система со многими выходами? И оттого она себя так странно и ведет: магма перетекает между ними, поэтому нам и не удается ее обнаружить?
Эбба смотрит на меня как на сумасшедшую, я плюхаюсь на стул у письменного стола и вывожу на экран трехмерную карту полуострова.
—Мы искали магматический подъем неглубокого залегания под каждой системой. А что, если там одна большая магматическая камера, как под Краблой, но на гораздо большей глубине, скажем километров в десять? И у этой камеры есть… повороты, ведущие в каждую вулканическую систему, и магма по очереди выдавливается то в ту, то в другую? Как… ну, как коровье вымя, а системы Рейкьянеса — это соски?
—Как коровье вымя? Ты серьезно?— спрашивает Эбба и обеспокоенно смотрит на меня.— Это противоречит всему, что известно о полуострове. Все знают, что это четко отграниченные системы и извержение происходит только в одной из них за раз. И никакая в отдельности не является вулканической системой, достаточно развитой, чтобы иметь собственную магматическую камеру.
—Знаю,— говорю я, проводя рукой по лбу.— Мне просто вдруг в голову пришло. Может, это и глупость. Просто не пойму, как так получается: все указывает на то, что вот-вот начнется извержение: и толчки, и геотермальная активность, и движения земли, а нам вообще не удается найти те самые места, подъемы магмы.
Эбба пожимает плечами:
—Тогда гипотеза Центра энергетики более правдоподобна: движения земли происходят из-за изменений геотермальной системы, а не подъемов магмы.
—У Центра энергетики только одна геотермальность на уме. Тамошние ученые не станут отрицать своих гипотез, даже если лава забьет им прямо в лицо. И все лавовые поля, которые образовывались на этом полуострове с тех самых пор, как растаяли льды ледникового периода,— схожего типа. Это все один сплошной базальт, а значит, могло проистечь из одной и той же магматической камеры.
—Но, Анна, на всем полуострове нет ни песчинки кремниевых пород, до самого Хенгиля. А базовая магма в магматической камере окисляется.
—Знаю. Не нужно мне об этом напоминать.
—Толщина земной коры под полуостровом — по меньшей мере десять километров, и где ты там поместишь эту свою таинственную магматическую камеру?
—Толщина земной коры под полуостровом точно никому не известна. Мнений на этот счет столько же, сколько и ученых, которые ее исследовали.
—Можно ли строить гипотезу на таких неясных доводах? Ты способна решить эту задачку до конца? Обновить компьютерную модель?
Я мотаю головой:
—Нет, наша модель всего не охватит. Эту идею ни одна модель не охватит, разве что мы поменяем все предпосылки, всё, что знаем о вулканической активности в нашей стране. У меня просто возникло такое чувство — из ниоткуда. Сейчас, когда говорю об этом, понимаю, насколько оно неправдоподобно.
Она с удивлением смотрит на меня:
—Чувство?
—Только прошу, ни слова никому. Если об этом кто-нибудь узнает, я стыда не оберусь. Это просто шальная мысль.
Она пожимает плечами:
—Было бы вполне нормально обсудить ее, опробовать рассчитать. Это помогло бы нам прояснить картину. Может, тебе изложить гипотезу Совету консультантов, что они скажут?
—Чтобы меня на смех подняли? Нет. Прошу тебя ни одной живой душе об этом не упоминать, Элисабет. Нам нужно дальше как следует наблюдать за всеми системами. Усилить наблюдение, контролировать каждый пятачок, где может начаться извержение. А оно может произойти где угодно.
—Но если ты права,— задумчиво произносит она,— если это твое… чувство окажется верным, то вулканические системы Рейкьянеса более непредсказуемы, чем мы считали.
—Пожалуйста, забудь это,— повторяю я.— Забудь, что я вообще говорила. Порю какую-то горячку, ведь за этим никаких научных данных не стоит, никаких вычислений, ничегошеньки.
—Более непредсказуема и гораздо более опасна.
—Держи язык за зубами, Элисабет Кобер! А не то я с тобой перестану разговаривать.
Пояснительная статья VII
Крабла, 1975–1984
Едва ли стоит сомневаться, что поднятия и опущения земли в области Краблы связаны с движениями магмы. Изменения силы тяготения в совокупности с горизонтальными движениями требуют перемещения материи, плотность которой по меньшей мере равна плотности магмы.
Бриндис Брандсдоттпир, Паутль Эйнарссон. Сейсмическая активность, связанная с опущениями земли в центральном вулкане Краблы в 1977 // Журнал вулканологических и геотермических исследований. 1979. №6
Извержения не случаются ни с того ни с сего, без предупреждения. У них всегда бывает подготовительный период, ясные и логичные причины. Каждое извержение происходит в силу определенной ситуации под земной корой и в ней, и задача вулканологии — определить эту ситуацию, выявить ее признаки и попробовать предугадать будущее развитие событий. И их локализация крайне важна.
Перед самым Рождеством 1975 года началось извержение возле горы Лейрхньюк недалеко от Краблы. Оно продолжалось всего 20 минут, а потом затихло, оставив после себя лишь несколько вонючих грязевых источников, выплевывающих в воздух камни. Один из них угодил в голову вулканологу Сигурду Тоураринссону, и у него случилось небольшое сотрясение. После этого он так и не оправился от испуга из-за того, что запросто мог бы погибнуть в самом коротком и малозначительном извержении в Исландии.
«Его это просто добило,— говорил папа, трясясь от хохота.— После этого мы стали носить каски».
