Они беседуют о том о сем, связи нет, и ситуация яснее не становится. Лейв очень грустный, но хорошо держится, извне нет ничего нового, как и у других, однако отсутствие новостей — уже хорошая новость. Он очень беспокоится за свою больницу, возникла нехватка лекарств. У оптовиков осталось мало противораковых препаратов, говорит он, больничных запасов снотворного и антибиотиков хватит разве что на весну, он боится, что дефицит отразится на его пациентах.
—Помоги мне дать корм, а потом выпьем кофе.
Пока брат приводит лошадей, держа их под уздцы, Хьяльти ходит за сеном, стараясь не уронить его на пол. Дружелюбные существа, темные и теплые, глаза светятся; жуют сено своими сильными челюстями, доверительно урча. Хьяльти гладит одну кобылу по морде; это Звездочка, поясняет Лейв, ее хозяйка Лоа. Кобыла фыркает и добродушно смотрит на него, глаза — бездонные озера терпения.
Такое же бездонное терпение в глазах брата. Банка с кофе пуста, но он включает электрочайник, приносит пакетики с чаем и две чашки со сколами. Одно лицо, одинаковые складки и морщинки, Лейв, как часто поддразнивала Мария,— его более удачная копия.
—Ничуть не более удачная,— возражал Хьяльти.— Просто у него другое призвание. Мы же не могли оба стать детскими кардиологами со страстью к порядку и нимбом святости в придачу. И потом, я моложе и красивее.
—Ну и что ты собираешься делать?— спрашивает старший брат.
—С чем?
—Насчет Марии.
Хьяльти не знает, что и сказать.
—Понятия не имею, Лейв. Пусть будет как будет.
—Ты пытаешься убедить себя. Не хочешь, по крайней мере, попробовать дать вашим отношениям второй шанс?
—Что бы я ни делал, все было не так. Ей вечно казалось, что я недостаточно хорошо обращаюсь с детьми, не хочу их… я же заботился о них, водил в кино, разрешал делать все что угодно в квартире. Она явно увидела во мне какое-то глобальное решение своих проблем — деньги, горячая еда по вечерам, нянька. Но я не могу заниматься воспитанием детей от других мужчин.
—Да ну? Я-то думал, это Маргрет присматривала за младшим братом, когда их мама вечером играла на концертах.
—Ты на чьей стороне — на моей или на ее?
—Ни на чьей.— Лейв чешет бороду.— Вы сМарией были прекрасной парой. Но принять мать с двумя детьми непросто. Либо берешь все разом и становишься членом семьи, либо находишь себе другую женщину. Ты не можешь одно выбрать, а от другого отказаться, типа, я буду жить с вашей мамой, а вас не хочу.
—Я этого и не делал.
—Дети — наивные существа, они любят всех, кто к ним добр. Видимо, тебе нужно было прилагать больше усилий. Мог бы, например, их тоже пригласить вЛондон, когда вы сМарией ездили туда осенью.
Если братец вытащил его сюда, чтобы читать нотации в духе Марии, он не станет их выслушивать. Собравшись уходить, направляется к лестнице, но Лейв останавливает его, взяв за руку.
—Подожди, Хьяльти. Давай поговорим как взрослые люди.
Чертов умник.
—Ты не понимаешь. Я пытался наладить контакт с ребятами, но из этого ничего не вышло. Маргрет меня вообще не приняла, она закрылась и не реагировала, когда я к ней обращался. Я чувствовал себя осужденным насильником. А малыш Элиас, он ведь не совсем такой, как другие дети. У него нет друзей, он только бесконечно погружен в книги, рисует и играет сам с собой; как я, по-твоему, должен был сблизиться с таким ребенком? Я пытался сводить его в кино и на детскую площадку, но ничего не получилось. Так что это дети меня отвергли, они поставили свою маму перед выбором, а не я.
Хьяльти теряет нить разговора, слезы брызжут из глаз, из носа течет. Он на ощупь берет бумажное полотенце, аЛейв, потупив глаза, смотрит в свою чашку.
—Послушай, брат, может быть, еще не поздно все исправить. Прошел месяц, надо бы встретиться сМарией и поговорить.
—Она была в курсе того, что происходит,— ворчит Хьяльти, не отнимая от лица полотенце.— Даже стала переводчиком между нами. Я что-нибудь говорил Маргрет, затем Мария повторяла, пока та наконец не отвечала. Словно я говорил по-китайски. Совершенно невыносимо.
—Они всего лишь дети. Дети умеют нажимать на нужные кнопочки, чтобы свести с ума. Так они рвутся к самостоятельности, ищут себе применение.— Лейв наливает еще чая, его глаза наполнены печалью.— Но они не могут нести ответственность за свои отношения со взрослыми. Это за них делаем мы, мы устанавливаем им цели и вознаграждаем за хорошее поведение. Это как приручать лошадей.
Послушавшись брата, Хьяльти позвонил Марии и со второй попытки добился встречи. Она отвечала холодно и отчужденно, но в конце концов согласилась поговорить с ним.
И вот он уже у дверей Инги; с тех пор, как он был здесь в последний раз, она отремонтировала дом, ходили слухи о бесконечной веренице рукастых любовников, которых она заводила исключительно для того, чтобы они ломали перегородки, перекладывали пол, красили. Ремонтный отдел, так он называл Ингу в то время, когда они сМарией еще были счастливы, иМария смеялась: ты ужасный человек, Хьяльти, ты об этом знаешь?
Инга открывает дверь и, не здороваясь, отступает в сторону, пропуская его в гостиную. Мария сидит на диване и сосредоточенно смотрит телевизор.
—Привет.
Хьяльти решается сесть, не понимая, куда ему деть руки.
—Как дела? Как ребята?
—Все отлично. Им здесь хорошо, они чувствуют, что им рады.
Он не поддается на провокацию, ведь он здесь не для того, чтобы ссориться.
Мария сидит на диване, поджав ноги, на ней синяя рубашка, в ушах большие серебряные серьги, черные локоны обрамляют лицо. Подперев щеку рукой, она не отрывает глаз от телевизора, словно в комнате больше никого нет; ему физически больно видеть ее и не иметь возможности обнять, оказаться за пределами ее орбиты и в неконтролируемом вращении лететь прочь.
—Мария, мы можем поговорить откровенно?
От ее взгляда веет леденящим холодом: что ты от меня хочешь?
Ay, María. Oh, Marie, in your armsI’m longing to be
[3]. Как же мне снова завоевать тебя, думает он и не может ничего сказать.
Она разгневана и неописуемо красива, Мария Ана Пачеко, черные глаза и королевский нос, узкие плечи и сильные руки, мозоли на пальцах от игры на скрипке и на диковинных струнных инструментах, которыми мир пренебрегает; он смотрит на эти руки, когда-то гладившие его по щеке, по волосам, по животу и ниже. Этими маленькими, но сильными руками она обычно открывала для него банки с вареньем; кто же теперь будет открывать банки в его жизни?
—Я хочу перед тобой извиниться. Попросить у вас всех прощения. Хочу найти какое-то решение.
Она слушает его молча.
