—Ты отлично справишься. И помни — никакой зависимости.
И в этот момент звонит желанный номер; он делает Ульвхильд знак удалиться и отвечает, в трубке тишина.
—Алло,— повторяет он.
Элин тяжело вздыхает:
—Привет, давненько мы с тобой не общались.
Хьяльти чувствует, что краснеет до ушей, рад, что между ними полгорода.
—Да, ужасно давно,— вторит он, не упомянув, что пытался ей дозвониться, дрожащей рукой в тяжелом похмелье после праздника набирал ее номер, но в ответ получил только смайлик.
Он все еще немного обижен на такое легковесное продолжение их маленького приключения, однако рад ее слышать.
—Чего ты хочешь?— спрашивает она.
Всего так много, что он не знает, с чего начать. Правительственная оппозиция, вспоминает он, руководители Коалиции. Что с ними будет?
—Это дело полиции и дознавателей, я не могу об этом говорить.
—Но ты ведь в курсе.
—Да, но рассказать могу только строго конфиденциально, и ты не сможешь это использовать.
Она повторяет старую речь о беспрецедентных обстоятельствах и вызовах, с которыми столкнулась страна, ему это все известно, сам помогал ей сочинить текст; и теперь нетерпеливо стучит по столу, слушая, как она упоминает отсутствие президента и премьер-министра, апатию и страх в январе. И за кого она его принимает?
—Мы не можем провести выборы сейчас,— продолжает она.— Не можем спрыгнуть с борта в океан, нам нужно привести корабль в порт. А тогда и выбирать. Но правительственная оппозиция отказалась проявить терпение, отвергла наше предложение о сотрудничестве. В создавшейся ситуации это попросту равносильно государственной измене. А потом,— она понижает голос,— полиция вдруг узнает, что они готовят теракт. Неизвестно, что именно они собирались сделать: взорвать здание альтинга или захватить правительство в заложники, или все вместе, но полиция считает вполне возможным, что приняли какое-то решение еще до перерыва в работе парламента и спешили претворить его в жизнь.
—Невероятно,— Хьяльти не скрывает удивления.— Они, возможно, не всегда объективны, но чтобы учинить такое насилие — верится с трудом.
—Послушай,— говорит она.— Насколько я понимаю, полиция сейчас расследует причастность «Избирателей» к взрыву в концертном зале.
—А разве это не классифицировали как несчастный случай?
—Официально да. Мы… Полиция сочла, что целью было вызвать страх и панику в обществе. Единственный путь помешать достижению запланированного эффекта — замять дело.
—Это нужно опубликовать,— произносит Хьяльти после некоторого молчания.— Шестьдесят четыре человека погибли. Такое нельзя замалчивать. Какой бы ни была ситуация в обществе,— продолжает Хьяльти, хотя она пытается его перебить,— власти не могут распространять неверные сведения о подобных делах.
Она не желает давать ему интервью, не хочет ничего добавить к тому, что уже сообщила конфиденциально.
—От этой информации мне нет никакого проку. Раз я никак не могу ее использовать.
—Твоя проблема. Эта информация off the record, ты давал подписку.
Они оба молчат, в нем закипает гнев.
—Послушай,— вдруг начинает она.— А что ты делаешь сегодня вечером? Хочешь встретиться?
Он не знает, откуда ветер дует. Встретиться? Зачем?
—Поговорить о делах, обсудить ситуацию. Мы так давно не виделись.
—Приглашаешь меня на ужин?
Элин смеется своим глубоким смехом.
—Нет, на такое я не способна. Ты можешь встретиться со мной в министерстве, в моем кабинете, около девяти.
Она кладет трубку, а он остается сидеть, совсем сбитый с толку. Она охладела к нему, а теперь снова зовет вернуться в тепло, приглашает к себе в кабинет, к кофе и шампанскому, а может быть, и дальше — к своему горячему и сильному телу. Он смотрит вокруг себя, на пыльную редакцию, забитую бумагами и устаревшим оборудованием, на его худых и отчаявшихся коллег, и думает о том, что было бы неплохо их покинуть, перебраться поближе к раскаленному добела ядру власти, выйти на орбиту Элин Олафсдоттир и совершить посадку.
МАРИЯ
Мария вытирает руки и оценивает проделанную работу. Спина горит, ноги не гнутся, но она довольна, вся в земле с головы до пят и страшно довольна.
—Смотри, Элиас,— кричит она в сторону балкона, и он отрывает глаза от книги.
Рядом с ним стакан с водой, и он, как Маленький принц, прищуриваясь, всматривается в огород.
—Здесь мы посадим картошку, а здесь будут репа, редис и листовая капуста,— объясняет ему мать, указывая на квадратные грядки.— Потом посадим здесь белокочанную и краснокочанную капусту. Как тебе?
Элиасу нравится огород, но перспектива ждать урожай его не вдохновляет.
—Мама, я хочу есть,— откликается он, и радость сменяется знакомым страхом, что овес и картошка уже заканчиваются.
—Я уже иду, дружок, подожди, только уберу лопату.
Мария поднимается пешком, лифт не работает, и никто, похоже, не знает, как его отремонтировать. Стучит к соседке.
—Здравствуй, Торни, я буду кормить ребят, не хочешь с нами перекусить?
—Спасибо тебе за заботу, дорогая. Ко мне сегодня зайдет племянник, приехал сегодня утром, обещал что-нибудь принести.
Мария улыбается, ей трудно скрыть свою радость, пожилая женщина ест мало, но сейчас каждый рот на счету.
Она стряхивает с себя землю и ставит на плиту кашу. С теплотой думает о рассаде, которая прорастает в прачечной, тянет сильные зеленые линии жизни к небу; спасибо тебе, Господи, за повседневные чудеса садоводства.
Мария осеняет себя крестом и стыдится этого, детская вера подкрадывается к ней в самый неожиданный момент; воспоминания о витражах, в которых преломляется свет, приятном запахе влажности в исповедальне, аромате воска и фимиама, громогласный отец Мигель, «радуйся, Мария, благодати полная». С католичеством она попрощалась, когда переехала сюда, на север, наряду с коварной и высокомерной риторикой женоненавистничества, похотливыми и насмешливыми окликами мужчин на улице, и, хотя их называли комплиментами, она всегда чувствовала себя так, словно ее закидывают собачьим дерьмом.
И вот она стоит здесь, на этом скалистом острове вСеверной Атлантике, в квартире на окраине города, возможно последнего города в мире, помешивает кашу и считает картофелины, три Элиасу, четыре Маргрет, себе достаточно двух, тогда на выходные хватит. Она старается больше не думать о картошке, чтобы не вернулся этот ужасный страх высоты над пропастью неопределенности и пустоты, которая с этой зимы разверзлась под ее ногами. Однажды вдруг.
Иногда она звонит домой, набирает до боли знакомый номер и ждет сигнала, связи нет, но она сидит на кровати, приложив трубку к уху, и шепчет: «Алло, мама, у тебя все в порядке? Я только хотела тебя услышать, я хотела бы звонить чаще, чаще ездить к тебе в гости, пригласить тебя вИсландию». И плачет, маленькая, стойкая Мария плачет в телефон и в одеяло, затем кладет трубку.
