Он предлагает домашнее пиво, однако Мария, поблагодарив, отказывается, спасибо, я не пью. На сцену выходят два молодых человека с флейтой и гитарой и с радостным азартом исполняют «Андалузский танец» Гранадоса в честь новых гостей. Мария тронута, она смотрит, как сын поглощает суп, хорошо приправленный, наваристый, наполняющий теплом с головы до пят. «Он из конины»,— объясняет Инга извиняющимся тоном. Местные жители всегда ели конину, хотя церковь давным-давно наложила на нее запрет. Но картофель и морковь выкопали сегодня утром, перец чили и приправы прямо из теплицы. Мария вылавливает из супа кусочки мяса и собирается отправить их в миску Элиаса, однако Инга останавливает ее, не нужно, всем хватит.
—Да, здесь достаточно еды и работы,— говорит Эрн Ульв, улыбаясь Инге.— Деревня больше не называется Тикквабайр, она получила новую жизнь и новое название. «Солнечный остров» позволяет нам начать все заново, хорошо жить, пользуясь тем, что дает нам земля, и создавать доброе, гармоничное общество. Мы не верим, что все крутится исключительно вокруг производительности и прибыли, людям необходимо время, чтобы радоваться и танцевать, думать и создавать. Дети здесь ходят в школу, у нас есть курсы для взрослых, где можно не только научиться таким практическим вещам, как огородничество или монтаж и эксплуатация электрооборудования, но также заниматься йогой и философией. У всех жителей «Солнечного острова» есть те или иные способности, то, чем они могут поделиться с другими.
—Я рассказала им о тебе,— перебивает его Инга.— Об игре на скрипке, испанском языке и зеленых пальцах. ИЭрн Ульв сказал, что ты идеально подходишь.
—Спасибо.— Мария смотрит в миску.— У меня нет слов, я будто в рай попала. Мы скитались, никому не нужные, точно хлам. Я уже очень давно не была желанным гостем.
Она глядит на Ингу, они, улыбаясь, берутся за руки; как здорово иметь хорошую подругу.
Элиас, положив голову на стол, тихо похрапывает, иМария поднимает его на руки. «Мне нужно переодеть его во что-нибудь сухое и уложить. Мы сможем устроиться в каком-нибудь углу?»
—Вы будете жить у меня,— отвечает Инга.— Дождь стих, я отведу вас домой.
Дом маленький, немного обветшал, но держится неплохо, тянется мансардой в вечернее небо; красивый сад опоясан кустами роз.
—Розовый сад,— шепчет Мария на ухо Элиасу.— Мы дома.
МАРА
Так или иначе, ко всему привыкаешь. Она не знает, как это происходит, словно какие-то маленькие вещи внутри нее перемещаются, их каждый день передвигают, все ближе к ее сердцевине.
Становится легче, когда что-то примешь, покуришь, понюхаешь или выпьешь вина, которое им раздает Сьонни, его делают из молока или сыворотки, или чего-то еще в этом духе, и пить его невозможно, если только не подмешать в него кокс, тогда оно еще ничего. И вот ты уже вовлечен в настоящий момент, находишься в хорошем настроении вместе с другими ребятами, сосредоточен на самосовершенствовании, на том, чтобы чувствовать себя частью группы, что-то рассказывать другим, заставляя их слушать и смеяться. Главная цель — быть вместе.
Легче было вместе сХрафном, вернее, пока она оставалась у него одна, потому что она по-прежнему с ним, хотя знает, что он встречается и с другими девочками, дарит им подарки, обнимает у всех на виду. Это причиняет ей боль, но она не собирается выставлять ее напоказ, только отбрасывает назад свои тяжелые темные локоны и смеется, когда ее спрашивают об этом; мы с ним свободные люди.
И когда мальчики приходят к ней в палатку или уводят на старый склад, пытаются поцеловать и все такое, ей кажется, что она мстит; пусть не думает, что она его собственность, она вольна целоваться с другими мальчиками. Некоторые из них даже довольно милые, но не такие голубоглазые и сильные, как Храфн, не настолько милы. Ее друзья.
Йоханна видит ее насквозь. Они загорают на крыше, одни во всем мире, и когда подруга напоминает, что Храфн спит и с ней, Мара чувствует, как закипает от гнева. Не проронив ни слова, она отворачивается, аЙоханна продолжает: просто он такой, спит со всеми. Не стоит особенно надеяться.
—У нас все по-другому,— произносит Мара сквозь зубы.— Он меня любит. А я люблю его. Но он не только мой, и я это принимаю.
Йоханна молчит. Она почти никогда не улыбается, задумчиво смотрит на мир своими темными миндалевидными глазами. Вообще-то Мара считает ее очень умной, но сегодня она просто невыносима.
—Может быть, он тебя и любит, но это какая-то недобрая любовь. Из-за него ты ходишь грустная, я же вижу. Иногда напуганная.
—Да замолчи ты.— Мара закрывает глаза.
Они не всегда торчат в торговом центре, иногда совершают вылазки по округе и проверяют престижные дома и пустые школы, затем идут в долину, где издавна держат кур, свиней и лошадей. Но там нужно быть настороже, хозяева охраняют животных и огороды. В коттеджи проникать легче, многие жители их давно покинули, другие ретируются, едва их завидев, запираются в спальнях, позволяют банде сорванцов все разграбить, далеко не каждый может встретить их с ножом, дубинкой или кастетом в руке.
Иногда отец семейства оказывает сопротивление, выходит к ним с оружием или с таким угрожающим видом, что они решают побыстрее смыться; некоторые хозяева состоят в отрядах спасателей, в их дворах по-прежнему припаркованы большие джипы, на окнах особые знаки, в такие дома лучше не соваться. Храфн говорит ей, что полиция даже как-то раз устраивала зимой облаву и он не хочет, чтобы это повторилось снова.
—Полицию и спасателей лучше не злить. Ты ведь понимаешь, мы, конечно, смутьяны и все такое, но их намного больше, и у них ружья. И нам жизненно необходимо иметь с ними хорошие отношения.
Им весело, они так молоды и сильны, что энергия струится по телу, когда они мчатся по пустым улицам на своих велосипедах, крича от радости.
Летом людей в городе совсем мало, многие, взяв с собой детей, уехали искать работу, заготавливать сено, выкапывать картошку, строить новые теплицы. Их дома теперь пустуют целыми кварталами, на столе в кухне открытая пачка хлопьев, у входной двери вопящий от голода кот.
Она не загадывает на будущее, не вспоминает о маме сЭлиасом, держит их за пределами этого мира. Но иногда они приходят к ней во сне; просыпаясь, она не сразу понимает, где находится, думает, что мама сидит на кухне за чашкой кофе и читает газету, а тепло в кровати рядом с ней — Элиас, но там оказывается Храфн, и никакой кухни, никакого кофе, никакой любимой мамы.
Мама собиралась найти работу на востоке, Мара сказала, что она не раб, чтобы гнуть спину на картофельной плантации, корячиться в грязной жиже, выкапывая картошку. Они ссорились целый вечер. Мама кричала, что она совсем от рук отбилась, неблагодарная эгоистка, дрянная девчонка, не думает об Элиасе, аМаргрет в ответ, что ей пофиг, что это не ее сын, что таким, как Мария, вообще нельзя заводить детей. Элиас стоял в дверях с дрожащей нижней губой; когда она заметила брата, было уже слишком поздно, он все слышал. Маргрет выскочила, хлопнув дверью, и мама выбежала за ней с криками «ты мне больше не дочь» и«домой можешь не приходить», но потом, когда велосипед увозил ее прочь, вдогонку неслось «Маргарита, прости меня, не уезжай, возвращайся домой».
