Лысоватый мужчина в сером костюме выходит вперед и, улыбаясь, кланяется, толпа вежливо хлопает, в воздухе повисает вопрос.
—Дорогие исландцы! Мани и его коллеги будут нашими проводниками. Им надлежит найти самые лучшие и успешные пути, которыми мы сможем идти вперед. Координационная группа подчиняется непосредственно мне… и правительству. Ее роль состоит в разработке мер, гарантирующих нам достойный уровень жизни в изоляции. Это интересная и сложная задача, решение которой предполагает некоторый возврат к старым добрым ценностям, но также внедрение инноваций и изобретений, придуманных исландским народом. Мани и его коллеги смотрят в будущее, они верят в новую и стабильную Исландию, где мы все будем пользоваться благами земли, живя в мире и согласии.
Элин широко улыбается.
—Нам нужно быть оптимистами и перестать говорить об отсутствии связи. Бесполезно зацикливаться на утраченном. Давайте посмотрим с другой стороны: Мы вернули свою независимость! Давайте скажем вместе: «Вперед, Исландия!»
Стадион вторит словам, их подхватывают телезрители в своих гостиных, Элин смеется, широко раскинув руки, затем берет руку экономиста и поднимает вверх: вместе мы справимся. Мы веками преодолевали трудности и преодолеем снова.
Присутствующие забеспокоились, кто-то хочет нарушить стройные ряды, вбить клин в их братское единство; девять фигур в черном, завязавшие рот платками, одна с мегафоном.
КОГДА ПРОЙДУТ ВЫБОРЫ?
Толпа неодобрительно зашикала, некоторые постарались остановить протестующих.
ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ, ЭЛИН ОЛАФСДОТТИР? КОГДА ИДЕМ ГОЛОСОВАТЬ?
Всеобщее возбуждение сменяется потасовками и криками, люди пытаются выбраться, увести детей, полицейские и спасатели пробираются в хлынувшей им навстречу толпе. Схватив оператора, Хьяльти отводит объектив от смутьянов и направляет на духовой оркестр, гремит «Страна моего отца». Прямая трансляция Зимнего фестиваля завершилась.
На улице ясно и холодно, и повсюду развеваются флаги. Люди бегут от беспорядков на стадионе, застегивая пуховики и натягивая шапки на головы детей, многие толкают перед собой коляски с младенцами и магазинные тележки, нагруженные продуктами и одеждой. Водитель, маневрируя, медленно проезжает мимо полицейских машин и бегущих людей, затем прибавляет скорость. Хьяльти иЭлин расположились на заднем сиденье, он благодарит ее за предложение подвезти. Его газета попала под запрет на использование машин, и теперь он рад возможности выбраться из столпотворения у стадиона. Она сидит задумавшись, затем произносит:
—Вот самая большая угроза. Нам нечего бояться, кроме собственного страха. Они его разжигают. Некоторые готовы обречь народ на гибель, лишь бы прийти к власти. Чтобы властвовать над руинами.
Элин смотрит на него.
—Ты ответственный человек, Хьяльти. Нам приходится полагаться на тех, кто проявляет ответственность. И обладает здравым смыслом.
Он хотел было спросить, будет ли она выдвигать свою кандидатуру на выборах. В самом начале Элин говорила, что нужно как можно быстрее провести выборы, ведь ситуация в стране изменилась. Вот и премьер-министр вБерлине, да и что такое сегодня Берлин. Однако она уже довольно давно об этом не упоминала, и он решает, что для таких вопросов не самое подходящее время. Потому прощается, еще раз поблагодарив за то, что его подвезли.
Ульвхильд внимательно смотрит на него.
—Ты сделал вид, что не знаешь о протестах? Ни фотографии, ни строчки?
—Все уже закончилось,— говорит он.— И не нужно преувеличивать: протестовало только несколько человек.
—На мой взгляд, это странная журналистика. И не тебе решать.
—Мы не можем сейчас публиковать все без разбора. Ведь для того, чтобы разжечь пожар, требуется так немного. Нельзя пугать людей. Нам нечего бояться, кроме самого страха,— добавляет он.— Уинстон Черчилль.
—Нет, это сказал Рузвельт. Черчилль сказал, что общество, в котором люди не могут высказывать свое мнение, не имеет будущего.
—Просто сейчас такие обстоятельства, Ульвхильд. Мы должны проявлять ответственность, мы не можем делать вид, что ничего не изменилось, продолжать публиковать новости обо всем без разбора. Нельзя разжигать смуту и беспорядки. Мы можем прекрасно выполнять свою работу без этого.
Ульвхильд смотрит на него своими серыми глазами.
—Ты стал смешивать политику и журналистику. Ведь ты теперь на ее стороне?
Хьяльти только вздыхает. Похоже, Ульвхильд так и не смогла смириться с переменами. Свято веря в свои незыблемые журналистские идеалы, она каждый день приходит на работу и насаждает их в редакции, пока не вмешивается главный редактор и не корректирует выбранный ею курс. Крестоносец, так они называют ее за глаза.
—Мы должны публиковать позитивные новости, которые сподвигнут наших читателей на добрые дела, рассказывать о том, что вдохнет в них оптимизм, смелость и решимость. Мы не можем лишать их мужества и призывать опустить руки. Мы здесь не для того.
Хьяльти понижает голос:
—Большинство, похоже, это понимает, почему же ты так держишься за прошлое? Если ты собираешься и впредь работать в газете, тебе придется исправиться.
После фестиваля и перебранки сУльвхильд он выжат как лимон, но все же решает позвонить Лейву. Брат работал в ночную смену, он явно спросонья, отвечает хрипло и немного растерянно, но о том, чтобы Хьяльти перезвонил позже, и слышать ничего не хочет.
—Ничего страшного, я уже проснулся. Какие новости?
—Да все хорошо.— Голос уХьяльти неестественно громкий и радостный.— Только хотел тебя услышать, ты ведь недавно ходил к маме?
—На выходных, аГудрун была вчера. Никаких изменений.
—Я скоро к ней загляну. Может быть, даже завтра.
—Да, ты уж сходи,— говорит Лейв сухо.— ОМарии что-нибудь слышно?
—Практически ничего, я целыми днями на работе. Сейчас так много дел.
—Смотри не перетрудись. Хочешь с нами сегодня поужинать?
Хьяльти совсем не хочется сидеть сЛейвом иГудрун в их красивом и уютном доме, любоваться видом из большого панорамного окна, стараться поддерживать непринужденную беседу и делать вид, что он не замечает их печали. Видеть, как они всякий раз вздрагивают, когда звонит телефон, снова и снова высказывают предположения, изображают из себя оптимистов.
—У ребят там определенно все в порядке,— говорит Гудрун,— и они наверняка тоже беспокоятся о нас.
A Лейв только сидит, низко опустив голову и не произнося ни слова.
Хьяльти начинает извиняться, но Лейв прерывает его, приглашая в конюшню.
В конном деле Лейв такой же, как и во всем, за что берется: в конюшне безупречно чисто и уютно пахнет сеном и навозом, лошади ржут от удовольствия, когда хозяин поднимает засов и входит в денник. Он здоровается с ними по именам, ласкает и выводит в загон на прогулку, а сам тем временем вычищает навоз. Хьяльти смотрит, как работает брат, и его охватывает знакомое чувство восхищения и нетерпения. Лейв, совершенный аккуратист, натягивает перчатки на сильные ухоженные руки, берет одну из лопат, так красиво развешенных на стене, что не похоже, чтобы ими когда-нибудь пользовались. Он подходит к работе с научной точностью и щепетильностью; убрав навоз, моет пол, обильно поливая его водой, тщательно очищает лопату и вешает ее на место. У него почти не дышит нос, но глаза светятся удовольствием; Лейв стал хорошим хозяином. Легко представить его окружным врачом девятнадцатого века, который объезжает своих пациентов верхом, в пенсне и с докторским чемоданчиком, в перерывах между тем, как он лихо справляется с сенокосом и убоем овец.
