–Давай,– говорю я.
Якоб поднимается и подходит к шкафу. Он умело открывает большие дверцы и ставит небольшую табуретку.
–Тебе помочь?
–Я сам,– говорит он, а его братец улыбается мне.
Я слежу за тем, чтобы ребенок не упал, иначе Белла сдерет с меня три шкуры. Однако Якоб держится молодцом и аккуратно достает из-под небольшой коробки свои рисунки и начинает спускаться с лестницы. И тут коробка падает на пол. Я охаю и подбегаю к Якобу, чтобы убедиться, что коробка его не задела. Хоть она и небольшая – не больше обычной книги,– все равно может ушибить ребенка.
–Ой!– восклицает Якоб, оглядываясь назад.
Лео тем временем совершенно не интересует то, что приключилось с его братом. Я же, подойдя к Якобу, спокойно произношу:
–Ничего страшного, я помогу.
–Хорошо!– отвечает ребенок и уносит свои рисунки в круг, где мы сидим.
Я наклоняюсь, чтобы собрать разлетевшиеся вещи – марки, бумажки, письма. И… Мое сердце начинает биться сильнее. Еще совершенно не остывшее от эйфории облегчения сердце вновь наполняется темной тягучей болью, которая отдается в висках. Я поднимаю с пола фотографию Лео и Якоба, сделанную, наверное, год назад, а быть может, и раньше. Их держит на коленях мужчина, который… «Нет, я не могу в это поверить…» Перед глазами возникает пелена, через которую сложно разобрать, что я вижу. Моргаю несколько раз, но не верю своим глазам. Мужчина, который держит этих детей – вылитая копия Джека. Если приглядеться, можно понять, что это не он. «По крайней мере, я хочу в это верить»,– думаю я, всматриваясь в снимок.
–Тетя Мия!
Голос Якоба звучит настолько далеко, что я ощущаю, как у меня из-под ног уходит земля. Я задыхаюсь от переполняющих меня эмоций.
–Тетя Мия!– вновь зовет меня ребенок.
Я шумно вдыхаю через нос и медленно выдыхаю воздух вместе с переживаниями. Мне не хочется верить в то, что я вижу. «Это какая-то бессмыслица»,– решаю я, стараясь нормализовать дыхание. Чувствую, что вот-вот потеряю равновесие. Подступающая от переживаний и ужаса тошнота готова вырваться наружу.
Детская маленькая ручка касается моей руки, и я поднимаю глаза. Передо мной стоит озадаченный Лео.
–Тетя Мия, вам плохо?– спрашивает он, а я читаю слова по губам, потому что не слышу и не понимаю, что он говорит.
Отрицательно мотаю головой, резко осознав, что пугать детей – не лучший вариант. Собираю в себе последние остатки смелости и улыбаюсь.
–Все хорошо.
Я чувствую, как дрожат губы. «Мне нужно держать себя в руках,– убеждаю я себя.– Не сейчас, Мия, не сейчас!»– командую я себе скрыть подступающие слезы паники.
–О, вы нашли нашу фотографию!– говорит Якоб, разглядывая ее из моих рук.
–А… вы…
Слова путаются, и дети, похоже, это замечают. Я делаю глубокий вдох и четко спрашиваю:
–Вы знаете этого мужчину?
–Конечно!– отвечает Лео.– Это наш папа.
«Папа»,– мысленно повторяю я, чувствуя, как это слово режет мне сердце.
–Папа?– переспрашиваю я, усаживаясь на пол.
–Да,– кивают мальчики в унисон.– Он агент под прикрытием!
–Он?
–Да!
В горле пересыхает. Следующий вопрос вертится на языке, но задать его так же сложно, как и носить на себе тяжелую ношу.
–А… как его зовут?
–Мама запретила нам говорить, как его зовут,– отвечает Якоб, опуская глаза на фотографию.
Я замечаю, что мальчики смотрят на нее грустными глазами.
–Вы давно не виделись?
Оба молча кивают.
–И как давно вы его не видели?
–Последний раз мы встречались два месяца назад,– говорит Лео, протягивая маленькие ручки к фотографии.
Я не могу совладать с мыслями, которые водят в голове дьявольский хоровод. Их шум оглушает меня, засасывая все больше и глубже в омут тишины, которой я боюсь больше всего.
–Я скучаю по папе,– произносит Лео тихим голосом, отчего мое сердце съеживается еще сильнее.
–И я,– добавляет Якоб.
Я облизываю пересохшие губы и еще раз смотрю на фотографию. Стараюсь рассмотреть получше черты лица мужчины… Перед глазами появляется образ Майкла, этого таинственного темного мужчины, который вломился в мою жизнь так же скоропалительно, как и исчез из нее… И на ум приходит одна мысль…
–А вашего папу, случайно, зовут не Майкл?
Дети переглядываются, а после поднимают на меня свои темные глазки. Чувствую, как сердце исступленно бьется под ребрами. Мне хочется верить в то, что они кивнут или издадут хоть какой-нибудь звук… Но напрасно.
Сглатываю тягучий ком обиды и тихо спрашиваю:
–Папу зовут Джек?
Якоб складывает губы бантиком и кивает. И в эту секунду мир гаснет, выкидывая меня из Вселенной. Я мысленно говорю: «Не может быть, чтобы у Джека были дети».
Глава 12
Он
–И как нам это поможет?
Шон стучит пальцами по столу, нервно вглядываясь в монитор ноутбука.
Дом, который мы сняли неподалеку от дома Оливии, дает нам хоть какой-то шанс разузнать все о ее новой жизни.
–Не знаю,– с горечью отвечает товарищ и откидывается на спинку стула.
В комнате повисает молчание. Дом практически пуст, а имеющаяся мебель накрыта белыми чехлами, чтобы она не потеряла вид. «Жаль, что нельзя накрыть свою жизнь таким чехлом, чтобы сохранить то, что имеешь»,– приходит мне на ум грустная мысль. Но я отмахиваюсь от нее и закуриваю очередную сигарету.
–Бен приехал в этот город как раз после тех событий. А значит, у него здесь уже было все приготовлено…
–И никто не понял, кто он?
–А это уже интересный вопрос,– выдыхает Шон.– Похоже, у него был план отступления на случай, если все полетит к чертям. Я предполагаю…– Товарищ замолкает на полуслове и потирает рукой глаза.– Я предполагаю, что ему кто-то помог.
«Слова Шона имеют смысл, поскольку самостоятельно воплотить такой план так быстро у него вряд ли хватило бы ума»,– делаю я вывод и затягиваюсь. Никотин щиплет горло, но сейчас моя жизнь имеет такой же горький вкус. Клубок дыма устремляется вверх и присоединяется к остальным бледно-серым облачкам, которые порхают в комнате.
–Ты уверен?
–Не знаю, Майкл!– с тревожностью в голосе восклицает Шон, разведя руки в стороны.– Я лишь озвучиваю варианты, которые у нас есть. Но да, скорее всего, он уже грел тут местечко, потому что провернуть такой большой план в одиночку – да даже с Вилли!– ему попросту бы не удалось… И почему-то я думаю… что тут замешана местная мафия…
Понимаю, что Шону нужно немного отдохнуть. За последние несколько дней мой товарищ стал чересчур нервным.
