Она пощупала простыню на соседней половине кровати, но та оставалась холодной. Да и с чего бы?..
Воспоминания обрушились ушатом ледяной воды, заставив взвыть, вскочить с постели, измерить комнату шагами, а потом вновь рухнуть в подушки, зарываясь глубже в одеяло.
–Он!.. А я-то хороша!.. У-у-у…
Женя безумно злилась на себя. Не говоря уж о стыде, затопившем всю её душу. На Эдуара она тоже была разгневана, однако испытывала и благодарность за то, что хоть у одного из них хватило такта и выдержки не перейти черту.
Там, в подвале, всё закончилось так же внезапно, как и началось. Эдуар вдруг отстранился, поставил её на ноги и, чуть сместившись влево, прижался лбом к холодному камню стены. Жене показалось, что у неё из груди вырвали сердце – настолько она переплелась, срослась с ним во время невероятного поцелуя. Накатил озноб, и она обхватила себя дрожащими руками.
–Пойдём!– прохрипел он, пытаясь совладать с дыханием, переплёл их руки и потянул вглубь подвала.
Повороты, двери, проходы, узкая и грязная винтовая лестница – всё это отпечаталось в памяти какими-то туманными обрывками, а потом резко сменилось богато обставленными апартаментами.
Женя помнила, что, несмотря на возбуждение, с ужасом уставилась на огромную кровать мсье Роше, застеленную синим покрывалом. Кажется, с неё вмиг слетел хмельной дурман, но Эдуар, хвала всем светлым силам, повёл её дальше, на лестничную площадку хозяйской башни и, поддерживая за талию, помог подняться по ступеням на третий этаж. Она знала, что дошла бы и сама, но прикосновения его горячих рук плавили так, что подкашивались ноги.
–Вы пьяны, мадам Арно,– прошептал он, помогая открыть дверь её номера.
–Вы тоже,– на грани слышимости отозвалась Женя.
А затем он вновь накрыл её губы поцелуем, быстрым, резким, обжигая волной желания. И так же резко отстранился.
–Я буду полной сволочью, если сейчас воспользуюсь твоим состоянием,– только и сказал он, а потом повернулся и стремительно зашагал вниз, убегая то ли от неё, то ли от самого себя.
Его слова до сих пор звучали в её ушах, хотя миновала целая ночь.
–Тоже мне, джентльмен!– в сердцах выпалила Женя.– А Адель твоя знает, чем ты в подвалах занимаешься?!
Одна из подушек полетела в стену, а за ней ещё одна. Теперь единственным желанием было собрать сумки и сбежать от всего: от Роше, от Фабриса, от насмешливых взглядов коллег, которые после вчерашнего провала на сцене наверняка ещё долго будут перемывать ей кости, хихикая за спиной. Она вновь вскочила с кровати.
Её взгляд упал на чёрное шифоновое платье, которое Женя вчера так и оставила на спинке стула.
–О-о-о…– застонала она в голос и уронила лицо в ладони.
Мысль о том, что это Кристиан оплатил ей то платье, которое вчера так бесстыже задирал Эдуар, окончательно сломила её.
–Я шлюха…– всхлипывала Женя, свернувшись комочком на коврике у кровати.– Самая настоящая шлюха… Вавилонская блудница…
В дверь деликатно постучали.
«Пошли все к акониту волчьему!» – мысленно простонала Женя.
Стук повторился. Пришлось, проклиная всё на свете и себя в том числе, доползти до двери и приоткрыть небольшую щёлочку.
–Мадам Арно,– сухо прозвучал голос Люка. Он был привычно хмур и привычно в чёрном костюме, будто вообще его никогда не снимал.
–Доброе утро,– отозвалась Женя, чувствуя, как жар вновь охватывает щёки.
«Кажется, вчера Люк немного приспустил маску равнодушия и отстранённости. Шампанским угощал, стихи мне читал. А я? Я наорала на него ни за что ни про что…»
–Мадам Трюдо ожидает вас в музее,– сообщил он, развернулся и зашагал вниз по лестнице.
«Чёрт! Музей! Работа! Я что, проспала?! Так, спокойно, сначала нужно исправить, что натворила».
–Люк, подожди!– Женя бросилась следом.– Я хочу извиниться.
Она схватила его под локоть, но тут же смутилась своего порыва, неловко отдёрнула руки и завела их за спину. А потом взгляд Люка упал на её пижаму с облаками и единорогом, и левый уголок его губ чуть приподнялся, намечая подобие улыбки. А у Жени сразу отлегло от сердца – оттаял.
–Я вчера была очень расстроена и злилась,– сбивчиво начала она.– Прости, что накричала. Дело не в тебе было. А во мне. Я виновата. И стихи у тебя очень красивые. Точнее, не у тебя. А у Эдгара По. Но они очень точно попали по смыслу. И… и в общем, извини, ладно?
Несколько секунд длилось молчание, и Женя уже было решила, что он сейчас уйдёт в своей обычной безэмоциональной манере. Но Люк удивил:
Я ответил: «Тревога напрасна!
В небесах – ослепительный свет!
Окунёмся в спасительный свет!
Прорицанье Сивиллы пристрастно,
И прекрасен Астарты рассвет!
Полный новой Надежды рассвет!»
После этого, не прощаясь, Люк вновь развернулся и поспешил вниз по лестнице. А Женя стояла, проникшись моментом того, как хоть один тяготивший камень падает с её плеч. И уже где-то с площадки второго этажа до неё донеслось:
–Мадам Трюдо любит конфеты с ликёром.
«Я знаю. А ещё настойку на полыни».
Вернувшись к себе в номер, Женя первым делом взглянула на телефон и поняла, что безбожно опоздала к началу рабочего дня. Мысли о побеге из замка после событий на проклятущем корпоративе были сметены чувством ответственности.
Наспех умываясь и расчёсываясь, она наконец поняла, к чему Люк упомянул конфеты. А потому в музей она входила, вооружившись ярко-красной коробочкой, которую выпросила в ресторане. Взятка как она есть.
–Явилась!– проворчала мадам Трюдо, стоило лишь увидеть Женю.
Музей с утра был традиционно пуст, посетителей в такое время никогда не бывало, но, по мнению смотрительницы, это совершенно не означало, что можно прогуливать.
–Извините, мадам,– покаянно произнесла Женя, потупив глаза. Уж в этом ей не было равных, сказывался многолетний опыт.– Представляете, вчера забыла будильник поставить и даже вот завтрак пропустила… Может, попьём вместе кофе, пока никого нет?
И она робко протянула коллеге конфеты.
–Ну да, будильник, конечно,– хмыкнула Трюдо, взяла подношение и направилась в кабинет.– Стажёрка наша тоже не явилась… Бедная мадам Бовье! Какой позор на старости лет.
Мадам неодобрительно покачала головой и поджала губы, и снова Женя поймала себя на мысли, как пожилая француженка похожа на Розу Ильиничну, их соседку из Самары. Они были словно из разных миров – вредная русская пенсионерка с неизменной пуховой шалью на плечах и чопорная французская мадам со строгим пучком на голове – и всё-таки они абсолютно одинаково выражали своё неодобрение.
