Телефон в её руке вдруг издал одиночный сигнал, принимая сообщение Кристиана:
«Доброе утро, Эжени!»
От его весёлых смайликов, сопровождавших приветствие, стало только хуже. Следом прилетело приглашение на книжную выставку, и Женя подрагивающими пальцами написала в ответ, что никуда не пойдёт, потому что сегодняшнее утро – худшее в её жизни. Извинившись, она отключила звук и поспешно, будто телефон жёг ей ладонь, сунула его в карман.
Гомон завтракающих сотрудников становился громче.
«Развернуться и уйти. Просто уйти. Сейчас. Он же не узнает. Он никогда не ел вместе со всеми. Ни разу».
«Завтрак, Эжени. Ты придёшь на него»,– снова и снова звучал в сознании голос Эдуара, заставляя её передвигать свои одеревеневшие ноги.
«Зачем?!»
В обыденный набор звуков вклинился ещё один. Непривычный, звонкий, заливистый. Детский смех.
«Если там Адель, то и…»
–О, Эжени, булочка моя, доброе утро!
Огромная ладонь мсье де Гиза сомкнулась на её локте, подталкивая в гостиную.
–Доброе,– только и смогла вымолвить она, опустив взгляд на его брюки цвета болотной жижи. Хотя, может, в его глазах они были просто зелёными, но Жене такой оттенок напоминал ту непроходимую топь, в которую провалилась она сама.
–Смотрите, какую рыбку я поймал по дороге!– обратился Фабрис к Моник и Эдуару.
Мадам Бланшар, как обычно, выглядела идеально, несмотря на раннее утро и недавнее недомогание. Светло-голубая шёлковая блузка была завязана под горлом элегантным бантом, который легко всколыхнулся, когда его хозяйка приветливо кивнула Жене. Мсье Роше, наоборот, даже не взглянул в их с Фабрисом сторону, отстранённо уставившись в окно и помешивая чай. Мрачное выражение лица вполне соответствовало чёрной рубашке, которую он надел, несмотря на приближающуюся жару.
У Жени от ужаса и неловкости стучало в ушах, и она даже не сразу сообразила, что Фабрис подвёл её не к общему длинному столу, а к новому, который разместили в углу возле окна с видом на кипарисовую аллею. А за старым привычно сидели сотрудницы и вполголоса обсуждали, кажется, погоду. Женя была уверена, что стоит руководству покинуть гостиную, как сплетницы бросятся перемывать им косточки. Столь эффектное появление Жени под ручку с Фабрисом наверняка станет темой дня. Да и тот факт, что начальник подвёл её прямиком к новому столику, словно… словно девчонку-дурнушку приняли в закрытую тусовку высшей элиты, в качестве платы заставив отвернуться от друзей. Но все эти размышления прошли едва заметным фоном.
За большим круглым столом разве что пожилая женщина оставалась неизвестной. Впрочем, Женя уже видела её вчера в лобби, да и сейчас она сидела рядом с Адель и что-то ей назидательно говорила.
«Гувернан… Няня то есть, наверняка няня».
Фабрис галантно отодвинул стул, предлагая Жене присесть. Что она и сделала, промямлив дежурное приветствие и тут же уткнувшись взглядом в тарелку.
Казалось, все смотрят только на неё: коллеги с завистью и любопытством, Фабрис с добродушной иронией, Адель с непосредственным детским интересом, Моник приветливо, но с долей тревоги, а Эдуар…
Мысли о нём отказывались складываться во что-то простое и понятное.
«Мог ли он на самом деле так бессердечно разыграть меня? Сломать. Забрать покой. Или я всё надумала? Если последнее, то действительно выйдет чертовски дурная ирония. Бертин слыла сумасшедшей, теперь вот я.
Неудивительно, что он так разозлился! Но если нет? Если мсье Роше и есть зло во плоти?»
–…Эжени Арно,– услышала она своё имя.– Потомственная гадалка-прорицательница.
Женя поморщилась.
«Ну вот зачем Фабрис лишний раз привлекает ко мне внимание!»
–Мсье де Гиз, не на…
–Кру-у-уто!– перебила Адель все её возражения.
Девочка даже вскочила со своего места под неодобрительное ворчание няни, подбежала и простодушно схватила Женю за руку.
–А мне? Мне погадаешь? Когда мне подарят куклу «Алишу», ту, из рекламы, в красном платье? А когда я вырасту, то буду актрисой? Или балериной? Или ветеринаром? Я люблю животных, буду их всех кормить. Они же такие милые! А папа не разрешает собаку! Вот! Погадай, будет ли у меня собака? А ещё…
–Адель,– строгий голос мсье Роше заставил съёжиться и девочку, и Женю.– Вернись на место.
–Но почему тебе можно, а мне нельзя?!– Она села на свой стул и, насупившись, взялась за вилку.– Нечестно! Нечестно! Ты ходил к ней ночью, я слышала, как вы разговаривали на лестнице, а потом ушли наверх. Вы гадали, да?
–Адель…
–Страшно было? Ночью же страшно! Что она тебе нагадала? Ты про собаку мою спрашивал?
Адель с детской непосредственностью продолжала сыпать вопросами. А Женя вцепилась пальцами в сиденье стула, отчаянно борясь с желанием пулей выскочить из гостиной и ринуться паковать чемоданы. О том, что щёки пылают, как маков цвет, она старалась не думать, как и не смотреть в лица сидящих, на которых читалось осуждение. На нянином так точно: злой взгляд, поджатые губы – очередная Роза Ильинична.
Мсье де Гиз, сидевший рядом, вдруг вспомнил, как на последней выставке рухнул каскад из фужеров с шампанским. Фабрис громко и шутливо жестикулировал, изображая бесславное падение стеклянной Эйфелевой башни, и с лёгкостью переключил внимание Адель. Теперь она засыпала вопросами его, словно и не было только что этого неловкого момента с «ночными гаданиями». Остальные тоже сделали вид, что ничего особенного не произошло, заполняя молчание за столом вежливыми разговорами. Няня поправляла заколки на непослушных кудряшках подопечной. Моник принялась отчитывать официанта, принёсшего девочке картофель фри. Кажется, тема правильного питания ребенка заботила её куда больше, чем вскрывшиеся обстоятельства минувшей ночи. И лишь Эдуар продолжал невозмутимо хранить мрачное молчание.
«Адель сказала всем, что он был у меня. А он не опроверг. Они знают. Они все теперь знают».
–А Шанталь мне картошку фри разрешает,– обиженно возразила девочка, провожая тарелку взглядом, полным сожаления.– А ещё наггетсы и пиццу.
Няня принялась отнекиваться, а Моник с упоением зачитала пожилой мадам лекцию о балансе белков, жиров и углеводов для растущего организма. Пока дамы спорили, Фабрис украдкой подсовывал Адель картофель из своей тарелки. За что был награждён озорным взглядом и счастливой детской улыбкой.
Так и не съев ни кусочка, Женя подрагивающими руками держала чашку кофе и пряталась за ней ото всех. Особенно от тяжёлого взгляда тёмных глаз, который периодически чувствовала на себе.
«Не завтрак – очередная пытка».
Прошла целая вечность, пока наконец мсье де Гиз не отставил свою опустевшую чашку. Женя поднялась вслед за ним. И пусть сплетницы думают, что хотят, но Фабрис был сейчас её спасительным плотом или, правильнее сказать, огромным щитом, прикрывающим от осуждения, презрения и разочарования присутствующих.
