Он подхватил её. Прижал головой к своей груди, прикрывая, пряча лицо от пламени.
–Эжени, это я!
«Сильные руки. Опять куда-то несёт. Не надо. Не хочу больше!»
Она забилась в его объятиях.
–Успоко…
В этот момент глухо, словно выстрел, лопнула очередная банка. Мимо Жени что-то пролетело, Эдуар хрипло охнул и дёрнулся, упав вместе с ней. Локоть прострелила боль, щеке отчего-то стало тепло и липко, глаза заволокло алой пеленой, склеивающей ресницы, а на губах явственно ощутился металлический вкус крови.
Глава 33. Вихри зимней стужи
Плот из грубо сколоченных досок медленно плыл по течению чёрной реки. Над зеркальной поверхностью воды клубилась тьма, то там, то здесь закручиваясь в небольшие спирали вихрей. Порой вдали вспыхивали жёлто-зелёные огоньки и тут же исчезали, будто за движением плота следили глаза неведомых существ, что бесшумно крались по берегу, утопающему во мраке.
Удушливая тишина изредка вздрагивала резкими хлопками, тревожа гладь реки и качая плот. Женя подтянула колени к груди и съёжилась, не понимая, где она и куда плывёт.
–Эжени…– шелестело её имя, пролетая над непроглядной поверхностью воды, увязая в дымке или, наоборот, ударяя в спину зябким порывом ветра.– Эжени…
Река волновалась всё сильнее, заставляя хвататься за неровные кромки досок, будто хотела сбросить Женю в пугающую голодную тьму.
–Эжени!– Волна с рёвом обрушилась на плот, закрутила, накренила.
Женя почувствовала, что соскальзывает, но как бы сильно она ни цеплялась, ни впивалась ногтями в старое дерево, тьма неумолимо приближалась. Она лизнула ноги ледяным колючим языком чёрного тумана, обвила руку, словно жгутом-щупальцем, и дёрнула вниз.
–Эжени! Да просыпайся же ты!
Распахнув глаза, она уставилась на потолок с круглым плафоном по центру. Тусклый белый свет выхватывал лишь часть комнаты… Не комнаты – палаты. За единственным окном темнело небо, усыпанное звёздами.
–Ну наконец-то,– облегчённо вздохнули совсем рядом,– нам надо поговорить, хорошо?
На краешке соседней койки сидела Моник. Её причёска снова была идеальной, как и макияж. Разве что объёмная кофта крупной вязки выбивалась из привычно-делового стиля.
Воспоминания наскакивали одно на другое, вертелись в сознании, путались, порождая только вопросы, но задавать их Моник… Эту предательницу не хотелось ни видеть, ни слышать. Женя отвернулась к стене.
–Эжени,– снова позвала бывшая подруга.
–Уходи.
–Нет. Нам нужно обсудить план действий.
–Провались в болотную топь,– буркнула она по-русски.
Моник вздохнула.
–Я понимаю, что ты злишься на меня. Но нам всё равно нужно поговорить, обсудить, что будем говорить полиции.
–Какой ещё полиции?
–В отеле случился пожар, Эжени, могли пострадать постояльцы,– терпеливо, как ребёнку, начала объяснять она.– Ведётся служебное расследование, ведь если возгорание произошло само собой, это одно дело. А если причиной стала чья-то неосторожность, или халатность, или даже…– она осеклась,– если имел место поджог, то это намного серьёзнее.
–Ну какой поджог…– голос Жени звучал глухо и устало.– Расскажем, как было, кот разбил банку, там оказалось что-то горючее. Что тут обсуждать?
За спиной воцарилось молчание. А через некоторое время послышались приглушённые всхлипы.
–Ну что ещё?– Женя повернулась и бросила раздражённый взгляд на бывшую подругу.
–Мне страшно…– прошептала та.– Если меня уволят из отеля, то я не просто потеряю работу. Это будет означать конец всей моей карьеры. Я так долго работала, чтобы добиться всего…
–А почему тебя должны уволить?– непонимающе уточнила Женя.
–Свечи,– кратко пояснила Моник и устремила на неё умоляющий взгляд.– Вот если бы мы пришли в башню, а там свечи кто-то до нас зажёг…
–Ты предлагаешь мне дать ложные показания?– прошипела Женя.– Ты! После всех гадостей, что уже мне сделала?!
«Совсем совести нет! Эхинацея бледная!»
Моник молитвенно сложила ладони перед грудью.
–Пожалуйста, Эжени! Я же не прошу тебя взять всю вину на себя… Просто давай скажем, что мы с тобой пришли в башню, пытаясь выследить таинственных сатанистов. Помнишь, ты мне рассказывала, что однажды нашла следы чёрной мессы в той комнате, а потом они таинственным образом исчезли?
–Подожди.– Женя в изумлении села в кровати и закуталась в простыню.– Хочешь сказать, что та первая пентаграмма – не твоих рук дело?!
Моник замотала головой и открыла рот, собираясь что-произнести, но в коридоре вдруг послышались шаги, и она замерла, прижав палец к губам. Через пару минут звук удалился и стих, а Женя продолжила допытываться.
–Тогда что ты там делала? Зачем чертила мелом звезду? Для чего вообще эти свечи?
–После твоего рассказа я подумала…– она отвела глаза,– подумала, что это неплохая идея – припугнуть тебя ещё раз. Таким же образом.
–Но Моник!– воскликнула Женя.
–Тише!– та снова прижала палец к губам.– В больнице не разрешено бродить по ночам и тем более ходить друг к другу в гости.
Женя послушно понизила голос и проговорила:
–Но если это не ты… значит, в отеле действительно орудуют какие-то сектанты?!
Моник вздохнула и посмотрела в окно.
–Если честно… Эжени, мне кажется, тебе это привиделось. Или приснилось, не знаю. Как с теми призраками в доме барона Сен-Мара. Не обижайся, но…– она пожала плечами и затихла, а Женя сидела и переваривала её признание.
–Послушай,– через некоторое время Моник прервала затянувшееся молчание.– Нам обеим это выгодно. Ну зачем тебе портить своё резюме? Ведь вскрывшиеся обстоятельства потянут одно за другое, и правда о том, что ты не совсем… эм-м… не совсем в порядке, выплывет наружу. Кто тебя после такого на работу возьмёт?
Женя бросила на француженку гневный взгляд:
–Я была в полном порядке, пока ты не начала меня запугивать, пытаясь убедить, что я не в своём уме.
–М-м-м… ты правда не понимаешь?– теперь Моник смотрела на неё с искренней жалостью.– Большая часть всех тех ужасов, что ты мне описывала,– действительно игра твоего воображения. Я же наоборот, хоть и не горжусь этим, действовала, опираясь на твои рассказы. Постфактум, так сказать. И к тому же пирофобию ты вообще из России привезла.
–Нет. Моя мама… здесь, во Франции…– Женя споткнулась о неожиданную мысль и замолчала.
В памяти всплыл недавний разговор с Кристианом после того, как она увидела фото своей погибшей мамы, Катрин Арно, на его каминной полке.
