Волосы.
То была какая-то из старых неупокоенных – не самых старых, не с Бойни, но и не из пропавших ходоков. Про Волосы рассказывали еще тогда, когда и ходоков-то почти не было. Как и про Пустой Шлем, Кобылью Голову, про Ножа, это была часть тех самых слухов, в которые никто не хотел верить, но приходилось. И сегодня Волосы чуть было не отняла у нее Даньи.
Они пытались бежать, но женская фигура, подвешенная на собственных оживших, перебирающихся по ветвям волосах, догнала их быстрее, чем Долли рассчитывала, и тогда она вытащила нож. Ножом она владела хорошо, и, наверное, это их и спасло – это и то, что Даньи, кричащий какие-то ужасы, которые Долли изо всех сил старалась не слышать, поперхнулся слюной и на несколько секунд затих, и Волосы промедлили.
Долли ударила ее ножом лишь раз, всадив лезвие под ключицу. Большего и не требовалось, удар был смертельный, только вот убить неживое никак нельзя. Но все же и неживое оказалось уязвимым – с воплем, с лунными бликами на сухих зубах Волосы отшатнулась и, мотаясь из стороны в сторону, растаяла во тьме, оставив лишь шлейф эха и унося вырванный из ладони Долли зазубренный боевой нож. Эхо постепенно распалось на несколько голосов, и, конечно же, Долли стало казаться, что они разговаривают между собой, но к тому времени она уже бежала через Лес со спящим Даньи на руках. Спящим и молчащим.
…Пока все эти картины крутились у Долли в голове, она дошла до избушки. Дошла – бежать уже не могла, она потратила за сегодня много сил, таская не маленького уже Даньи, и, понятно, ничего не ела с самого ужина. А он был уже давно – стоял ноябрь, осенью она всегда ложилась рано.
Крючок на двери был. Насколько Долли помнила его положение, он оставался не потревоженным. Она откинула его и вошла.
Избушка встретила ее темнотой и запахом стерильности, какой-то непонятной, словно она была построена из окаменевшего сотню лет назад дерева. Впрочем, со временем тут иногда было что-то не так, равно как и со всем остальным. В Бойне шли в ход все средства, и чудовищная магия, раздиравшая здесь мир больше ста лет назад, все еще висела над Лесом. Мешанина из заклятий, проклятий, контрвыпадов и призывов, многие из которых не применялись ни до Бойни, ни, тем более, после нее. Территория была загрязнена магией, и уничтоженные маги бродили среди стволов наравне с созданными или вызванными ими существами, не находя покоя. Сколько в них оставалось разумного, не сказал бы никто. Долли надеялась, что нисколько, и боялась, что ошибается.
Даньи спал. Долли задвинула засов за собой, посмотрела на него. Сгорбился под грязным ковром, на лице застыло не то злое, не то испуганное выражение. Еще бы, столько часов подряд видеть кошмары без возможности проснуться.
Огонь погас. И в очаге, и в лампе. Скудный свет луны едва проникал в комнату.
Долли поставила мешок с птицей на пол. Шорох ткани и перьев почему-то только подчеркнул выхолощенную тишину. Долли хотела посмотреть в окно: неужели так резко стих ветер? И отчего-то побоялась обернуться.
Расплакался за спиной Даньи. Она хотела броситься к нему и утешить, но вдруг поняла, что он плачет не испуганно или жалобно, а, скорее, капризно, будто притворяясь.
–Курица смотрит на меня-я-я…– сказал он глухо, неприятно растягивая слоги.– Кудахчет.
–Даньи?– шепотом спросила Долли, медленно поворачивая голову.
–Нет,– сказал он сквозь всхлип.– Я хочу это съесть, я, я!
Нужно было заставить его замолчать. Долли обернулась.
–Я!– крикнул он тонким противным голосом.
Лицо его сморщилось, он вдруг показался Долли на два или три года младше, чем был. Окно, раньше дававшее прекрасный обзор, теперь почему-то запорошило пылью, и Долли вдруг вспомнила, что ковер вовсе не был таким грязным, когда она накрывала им спящего.
–Куриная голова в человеческом желудке,– сказал Даньи.– Это вкусно. И красиво.– Он засмеялся.– Или твоя голова, Долли?
Если бы он не назвал ее по имени, она поняла бы на несколько секунд позже, но сомнамбулы, какой бы бред ни струился через их речь, никогда не осознавали, что говорят. А этот сознавал.
Ветка. Скотская ветка по глазам. Она все-таки сбилась с пути. Это не та хижина, это не Даньи, это не то место в Лесу.
Долли бросилась к выходу, и существо с лицом Даньи подпрыгнуло на лежанке, кутаясь в грязную холстину, как в одеяло. Она увидела, что его тело в полтора раза меньше, чем у Даньи, и только голова почти того же размера. Оно открыло глаза, белые, мутные, и окончательно потеряло детский облик – кожа обвисла, как тряпка.
–До-ол-л-ли-и-и…– сказало оно.
Она пинком швырнула в него мешок с курицей и рванулась к двери, обеими руками дернув засов. Он оторвался вместе с гвоздями, дверь, вместо того чтобы распахнуться, проломилась, как картонная, и Долли вывалилась наружу, в палые листья и валежник.
Позади хрустело костями. Она вскочила и побежала прочь, жалея, что у нее не было ножа; иначе она вернулась бы. Но ей оставалось только бежать от разваливающегося домика.
Что это – ловушка времен Бойни или забавы какой-то навечно застрявшей здесь твари,– она не знала. Отличить было сложно. Долли сбилась с дороги, потерялась в лесу и, конечно, попала туда, куда хотела прийти,– в избушку к Даньи. Что-то считало все образы из ее мыслей почти в точности, хотя и не совсем, и она поверила. Теперь оставалось лишь надеяться, что существо удовлетворится курицей, а она выберется к настоящей избушке достаточно быстро, чтобы застать Даньи живым.
Хорошо хоть ей не показалось, что она вышла к опушке. Там бы она уже вряд ли смогла бы быть настороже. Хотя, конечно, обман распознала бы, пусть чуть позже – избушка с самого начала выглядела как во сне. Просто Долли устала и не сразу поняла. Просто устала, утешала она себя. Настолько, что на секунду задумалась, а не воспользоваться ли подарком Рюге и не вернуться ли к скотине, сожравшей их с Даньи еду?
Но она не стала этого делать. Если бы она была склонна к таким решениям, то никогда не стала бы ходоком. Вернее, стала бы – на одну-две ходки, как та молодежь, что шляется здесь после заката. Та, которая уже не вернется, даже если и вправду ходит меж стволов, а не висит, ободранная до костей, в кронах деревьев, и не лежит под тонким слоем листьев меж корней, пронзивших глазницы и опутавших руки.
Она вдруг узнала местность – оказывается, ошиблась всего ничего, взяла немного правее. Наверное, сбилась уже на самом подходе. Говорил же Джетту, глядя на нее сверху вниз: не отводи глаза. Никогда не отводи глаза от дороги. А она отвела.
«Где ты, Джетту?– подумала Долли.– Где ты и где я?»
Спустя минуту она различила впереди избушку. Но перед этим, глянув под ноги, вдруг увидела слабый светящийся след. Босой и не очень-то большой.
Она испуганно отдернула ногу – хорошо хоть не наступила, а то кошмары снились бы не меньше месяца. Здесь оставаться нельзя, плохое место. Если уж тут призраки ходят, то никакие стены не спасут.
