Книга Костяной, страница 53. Автор книги Алексей Провоторов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Костяной»

Cтраница 53

Но белую до прозрачности, черноволосую чужачку, наверное, все-таки отдавать не стоило. Выбор был – ее или кого-то из своих. Корабли в этом году не пришли, говорили, на южных морях идет война, такая, что со дна поднялись морские змеи и в ярости нападают на пылающие суда. Лета Пегий Пес плавал докуда смог, привез оттуда спящую, но живую, хотя и мертвецки белую, девушку с черными волосами до пят. Они все время казались мокрыми. Пес клялся всем, чем мог, включая единственный рог Крама, что деваха вытаяла из старых льдов на краю одной богами забытой промысловой деревни. Там не знали, что с ней делать, а Пес – знал. Он купил ее и привез домой, в Ёстлу, чтобы было кого привязать к дереву в ночь, когда один год сменяется другим.

Своих, из Ёстлы, уже лет двести никого не отдавали. Не стали и в этот раз.

…За снегом выло и ревело, мокро хлюпало, метель взбеленилась, в вой ветра вплелся нечеловеческий мятущийся, вибрирующий высокий визг, сцепился с ревом, переходящим в полный чистого ужаса скулеж, потом что-то тошнотворно хрустнуло – ветер швырялся звуками: на, мол, слушай, слушай, что ты кутаешься в воротник,– и остались только ниспадающий хрип и влажный тянущий шелест.

Сивар закаменел лицом и вцепился в меч. Хрис против воли сделал шаг назад.

После стало очень тихо. Был слышен только ветер. Сквозь метель к ним бесшумно шла тень.

–Не взял…– выдохнул Хрис.

Сивар молчал. Он не знал, что говорить. И оба они не знали, что делать.

Нечто тяжелое, белое пролетело сквозь снег, упало, почти черной кровью забрызгав сапоги.

Голова чудовищно огромного коня, увенчанная расколотым рогом длиной больше полуторного клинка, какой носил Сивар.

Голова Крама.

В черном, как горячая смола, глазу, застыл ужас. Снег еще таял на роговице, но уже нехотя. Шея была не отрублена – оторвана. Она исходила последним паром.

Девушка, одетая только в собственные волосы, черные, танцующие, играющие с ветром, лакающие разлитую кровь, остановилась в нескольких шагах, поставила босую ступню в кровавую лужу. Та мгновенно подернулась льдом, по темной поверхности пошел диковинный зубчатый узор. Снежинки дрожали, щетинились лишними лучами, не хотели падать, наматывая спирали вдоль линий неких сил, которые ни Хрис, ни Сивар не могли видеть. Впрочем, Сивар не видел ни искр, гуляющих по не до конца вынутому лезвию, ни огней, собравшихся на кончиках бороды Хриса. Его глаза прилипли к глубоким, как дыры во льду, глазам чужачки.

–Я долго спала,– сказала та, и голос ее походил на вой ветра в трубе, вой китов подо льдами, вой волка в снегах.– И была слаба. Но вы накормили меня.– В глазах ее отразилась луна.– Теперь я поела. Хорошо. Но мало.

Сивар запоздало понял, что нет никакой луны, что холодный огонь горит в лютой древней глубине этих глаз.

–И да,– добавила она.– Правила, как я вижу, не менялись со времен, когда я была молода. Оставим их. Каждый год я буду приходить к вашему жертвенному дереву. За одним мужем.

Сивар думал, что испугаться сильнее не может, но, оказалось, предел наступил только теперь.

–Ты,– ткнула она Хриса в грудь ледяным пальцем,– иди расскажи остальным, что жертва принята. До Нового года. А ты,– услышал Сивар прежде, чем ледяной свет поглотил его,– а ты будешь моим мужем в эту ночь. Но я все еще голодна, так что ласки пропустим и перейдем к ужину.

Сивар закричал бы, если бы мог.

Ларец

–Вор! Вор!– кричал ворон в высоком и дымном небе, но я не слушал его, погоняя черного, ворону в цвет, коня, пока конь не упал, с тяжелым дыханием выплевывая розовую пену.

Тогда я бросил коня и пошагал пешком. Парило, с далекого еще моря медленными рыбами наплывали тучи, но железный ларец на груди был холоден, как будто в нем лежал кусок льда.

На самом деле я не знал, что там внутри, и ключа не имел. Но берег маленький, с кулак, ларец пуще зеницы.

–Вор-р-р…– скрипели деревья, сплетаясь над заросшей тропой, но я не слушал их, шел, почти не оглядываясь, иногда только припадая ухом к земле: не бежит ли за мной Засекин конь, не дрожит ли сырая черная земля от ударов пудовых копыт. Засека был немал, и конь его носил тяжелый.

Я уже чувствовал близость реки. Значит, и до Марьина леса осталось совсем немного, а уж там никто не сможет поднять на меня вооруженную руку.

Я надеялся срезать через чащу и тем оторваться от погони. Что бы ни водилось в глуши Марьина леса, у него нет ко мне счетов. А у Засеки – есть, и он не преминет взять плату моей грязной лохматой головой.

Я посмотрел вперед, где за недалеким уже лесом, знал, увижу море. А там, в туманной дали, за островами, голыми, каменными или заросшими мхом и буреломом, за белыми бурунами волн, за безднами до горечи соленой воды, в толще которой плавали и рыбы, и змеи морские, и прочие дива; там, где-то далеко лежала земля, откуда родом была Марья, колдунья, приведшая однажды из шквальной дождевой стены свой флот и осевшая на скалистом берегу между древним лесом и извечным морем.

Марьины сети всегда были полны – говорили, привезла она с собой рог, оранжевую с черным крученую морскую раковину, пастуший рожок для рыб. Крепость ее стояла на берегу, при устье реки, там же Марья вела торговлю, а сама жила в каменном тереме на острове, к которому ни один корабль пристать не мог, только водяной конь мог между скалами проплыть. Рассказывали, что у нее на родине это обычный зверь, как наши простые сухопутные лошади, и ничего колдовского в нем нет.

Говорили еще, два раза хотели ее войной воевать. Один раз с земли, когда дружина вошла в лес, не сложив оружия. Из лесу никто больше не вышел, ни в ту сторону, ни в эту, и люди скоро даже забыли: ачья то была дружина?..

С тех пор оборуженным никто в лес не заходил, а кто заходил, того больше не видели.

Другой раз – с моря. Тогда поднялся шторм и корабли все в щепки разбил. Говорили, когда моряки падали в воду, рыбы набрасывались на них и ели живьем, все – и беззубая мелочь, и огромные, со дна поднявшиеся, никем ни до, ни после не виданные черные твари в светящихся полосах.

Разное, в общем, говорили.

В ту сторону я и спешил. Я не любил ни колдовства, ни колдунов, зато с Засекой Марья не ладила – как-то ездил он к ней свататься, вернулся черный от злости, весь свадебный поезд разогнал и пил горько, пока молодой месяц не дополнился до круга.

А грибников или просто заплутавших колдунья не трогала, живьем не ела и в печь не сажала, чай, не Яга. Я надеялся если не ей продать этот загадочный ларец, то уйти с первым кораблем в море, а там уже разобраться, что же забрал я у спящего Засеки. Ему при мне такие деньги давали за эту вещицу, что мне б и четверти хватило, пусть даже б я прожил еще три раза по столько же, по три десятка лет.

–Вор-вор-вор-вор-вор!– кричали лягушки на реке, над бурунами у корней старых ветел. Я знал, что этот окрик, который я слышал постоянно, в любом звуке,– Засекино колдовство. Все ж таки умел разбойник молвить какие-то слова, водились в его крепкой башке темные тайны, как угри в иле: скользко, мерзко и не ухватишь.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация