Дело шло к худу.
Не потому, что нагонял меня далекий перестук копыт. Я ожидал того и уже собирался пустить Соль в галоп, да так, чтоб дорога моя вышла покороче, чем у погони; авот встречного не ожидал. И слишком долго я ездил путями, которых большинство избегает, чтобы не понять, что это по мою душу.
А встречный ехал бесшумно, и я пока не мог разглядеть его в неверной темноте.
Гнались-то понятно кто. Гестевальд сложил два и два, выплюнул шерсть, причесался, почесался, изгоняя последних волчьих блох, и послал своих бойцов. Как они меня выследили, как не потеряли на зыбких дорогах Дунга, я не знал. Видно, Дафна помогла, ярость ее пересилила стыд и добавила сил. Да, она была не из особых искусниц, но кой-чего умела.
А вот кто заступил мне дорогу?..
Тот, спереди, плохо видимый в лунном свете, как будто луна отворачивалась и не хотела смотреть на него, положил ладонь на рукоять меча.
«Таков, что глянешь – глаз мажет: смотрит, а не кажет». Не помню, откуда это, но подходит.
Нехорошо.
Я мог бы направить Соль лесом, но заколебался. Слишком густа была здесь чаща по обе стороны от дороги: мощные корни, низкие ветви, черные ели, старые вязы, валежник и бурелом. Что ж, Встречный знал, где меня ждать.
Я придержал Соль и спешился. Пешим я мог бы ускользнуть от конных в чащу, да и была еще причина освободить Соль от седока здесь и сейчас.
Было холодно, пахло терпко, стояла тишина – мелкое лесное зверье попряталось от нас.
Четверо подъехали. Герб Гестевальда – рожок, стрела, дубовый лист, бездарное исполнение – был вышит у каждого на груди. Наплечники, наручи, круглые щиты с позеленевшими медными умбонами, палицы, обмотанные тканью. Собрались брать меня живьем. Видно, Гестевальд хотел поговорить.
–Ты, приятель, обнаглел,– сказал главный, рыжий и слегка псоватый, спрыгивая с коня. Зашибить меня дубинкой с седла он не мог, я жался к стволу, под ветки, и отгораживался Солью.
–Так а что, кто-то несчастлив? Господин Гестевальд и госпожа Релисса были вполне довольны, когда я их покинул.
–Э, ну ты и подлец, Врана!– сказал он, пока я пытался вспомнить, как его зовут,– этого, похожего на дворовую псину, с рыжей бородой, в которой запутались паутина, слюдяные крылья мошек и лесной сор.– А ведь мы с тобой пили вместе.
–Извиняй, затем мы с тобой и пили, чтоб мне с Гестевальдом поладить. Пустили вы лиса в курятник. Я думал, вообще не выгорит, слава-то у меня… Куда ж ты глядел?
Он сплюнул. Отвратительная привычка.
–Ты поедешь с нами. Он хочет тебя видеть.
–Я на него насмотрелся.
–Изобьем и отведем, Врана.
–Это моя забава,– заявил железный голос, и все мы посмотрели на Встречного. Он оставил коня чуть дальше по дороге и подошел как-то так, что никто того не слышал. Встречный стоял в тени, гравировка на панцире отсвечивала медью и зеленью, кафтан под железом был расшит, поблескивали глаза за забралом. От него веяло холодом.
–Ты еще что за хрен? Скройся,– сказал главный.
Я вспомнил: его зовут Рих. Но это быстро переставало иметь значение. Они думали, что я по своим колдовским делам спешил ко Встречному, что мы заодно. А я чувствовал, что мне и правда следовало убраться отсюда под конвоем четверых Гестевальдовых людей. Подальше от этого ледяного-железного. Волосы встали дыбом под капюшоном, Соль щерилась, косила глазом, а раз уж Соль, само спокойствие…
Ну да, близка Рогатая ночь, а я как кость в чьем-то горле. А где горло, там и пасть.
–Идите-ка вы все лесом.– Я обнаружил, что говорю это, уже вытащив меч. Ладно, я человек спокойный, но никогда не бывал особо терпелив на пути своем к Беренике.
Встречный вытащил тяжелый клеймор, хищный. Жадная до крови глубина отразилась в потемневшем пятнами лезвии, патина рукояти казалась светящейся. Наверное, он нечасто использовал этот клинок, и я понимал почему: больно тот был страшен. Возможно, даже не давал чистить себя после схватки.
А четверо как-то расслабились, когда увидели, что клеймор метит в меня, не в них. Я только не мог догадаться, почему не чувствуют они того, что я. Наверное, я ближе к Той стороне, груз лет тянет меня к ней, подумал я; апотом заподозрил, что Дафна дала им чего-то отведать или закляла, чтоб смелее были в чаще да против меня.
Выходило, что я один против пятерых. Или более – думалось, что неведомый рыцарь стоит четверых головорезов Гестевальда, а головорезами Гестевальд славился всегда.
Я отступил в лес, куда они не сунулись бы верхом. Глупо выглядело, наверное, после того как я послал лесом их, но мне было не до того.
–Я в лес, и он влез, я за вяз, а он завяз…– скороговоркой пробормотал я заговор. Дунг не на моей стороне, но всяко я в нем дольше обретаюсь, пусть эта четверка и егеря, к лесу привычные.
–Насмерть не бей, у нашего к нему вопросы.– Рих полез за мной, сходя с дороги. Кто попроще, считай, пропал бы уже на этом шаге.
–А у меня нет вопросов,– сказал Встречный. Голос его напоминал тот звук, что рождается, когда чистишь железо от ржавчины.
–Любой, кто поднимет на меня меч, палку, руку или ногу, умрет,– предупредил я.– У меня нет на вас времени, и доброты не найдется.
Рих шагнул ко мне, одновременно пошли окружать меня его люди, я скользнул вокруг ствола и ударил сразу и всерьез, уклонился от ответного удара и ударил снова, пока отступая. Рих шагнул ко мне, озлился и, швырнув в меня дубиной, вытащил меч и взмахнул им уже безо всяких намерений щадить. Вот и славно, не люблю всех этих осторожных плоскостей.
Я удачно подхватил Рихову дубину и, сделав пару обманных финтов вокруг ствола-другого, выскочил обратно на дорогу – они все уже спешились, а на тропе мне было просторнее. Я хорошо умею отступать, но только до поры.
Заговор помогал: противники замешкались, запутались, запнулись. На считаные секунды, но мне и того довольно было.
Рих поймал момент, когда я остановился, и весьма ловко ударил из высокой позиции.
Я поймал лезвие лезвием, а что оставалось. Бросил в сторону. В широком замахе перерубил клинок и горло. Лес хлебнул крови, зашумел.
Меч мой был хорош. Он стоил мне многих лет жизни, но без такого меча нечего было делать мне на моих путях. И да, это было оружие, учтенное в обоих мирах. Им я мог убивать и потусторонних, стань они на моем пути. Тайное имя меча знали я, кузнец да владыки обеих сторон, как водится.
Второго боднула Соль, он отмахнулся и не попал, я поймал его меч дубиной и ударил по запоздавшей руке, отсекая кисть на взмахе. Росчерк капель был как крест на старом дереве: это – срубить.
Третий рухнул не от моей руки. Четвертый успел удивиться, но понять не успел, пробитый насквозь вместе со щитом. Клеймор окрасился, ему шло.
Люди Гестевальда лежали каждый в свою сторону головой. Лес уже начал укрывать их листьями.
