–Давай же! Быстрее!– кричал он.– Торопись!
Варя торопилась как могла. Прихрамывая, она бросилась к подъезду, на ходу смахнув голову пытающемуся подняться снеговику. Прыжком преодолела три ступеньки, вцепилась в холодную дверную ручку и… отлетела в сторону, отброшенная мощным ударом.
Палка выпала из рук. Маленький, с саму Варю размером, кадавр навалился на нее, вдавливая в снег. Безликая голова, напоминающая изъеденный эрозией камень, нависла над Вариным лицом. Ни единого камешка, обозначающего простые черты снежной морды. Ни носа, ни рта, ни глаз. Хотя нет, один глаз все же был. Из-под смерзшейся корки мутно сиял затянутый пеленой зрачок. Оранжевые рукава уходили глубоко в округлое тело. Красные рукавицы вцепились в Варино горло. Оля душила ее.
Варя извивалась, как червяк на крючке, но, как ни старалась, не могла сбросить девочку. Маленькое тело, наверное, было из камня и весило целую тонну! Хотя воротник и мешал красным варежкам сомкнуться как следует, воздуха начинало не хватать. Отчаянно кричал Егор, слышался свист веток и глухие удары. Варя попыталась дотянуться до палки, но та лежала слишком далеко.
Немыслимым усилием Варя перевернулась на бок. Давление на шею немного ослабло. Вмятое в утоптанный снег тело ощутило вибрацию близких шагов. Краем глаза Варя видела приближающегося дворника. Вот бы столкнуть к нему Олю! Сметет! Растопчет! Но нет… нет… его путь пролегает полуметром левее, а тяжеленную Олю не поднять и на миллиметр.
Дворник уже почти миновал борющихся девочек, как вдруг, не замедляя шага, замахнулся лопатой и обрушил ее на спину Оли. Ледяная корка треснула, засыпав Варе лицо. Оглушенная Ярвинен повалилась на крыльцо. Торжествующе завопил Егор. Варя, пошатываясь, тут же вскочила на ноги. Свежий воздух хлынул в измятое горло так, что закружилась голова.
–Ну, чего встала?!– подбежал Егор.– Шевелись!
Вместо этого Варя откашлялась, подняла оброненную палку и встала плечом к плечу с мальчиком.
–Никуда я без тебя не пойду,– пробормотала она.
–Да иди же ты!– Егор, казалось, искренне развеселился.– Я теперь знаю, что делать. Справлюсь, не дрейфь!
Только сейчас Варя заметила, что часть снежных фигур стоит неподвижно, а разрушенные перестали вылепливать себя. Численность армии уродцев уменьшилась ровно наполовину. У детской площадки растерянно переминался низенький снеговик с торчащими из тела оранжевыми рукавами.
–Иди,– повторил Егор, настойчиво подталкивая ее к дверям.– Не думай о бабе Тоне, не бойся за меня. Ты сейчас важнее нас всех. Если у тебя не выйдет…
Костяшки его побелели, стиснув палку.
–То что?– спросила Варя.
–Лето…– Егор запнулся.– Лето никогда не наступит.
Столько горя и надежды было в этих коротких словах, что Варя не посмела спорить. Сжав на прощание худое плечо, она рванула дверь на себя и вошла в подъезд.
* * *
В шестьдесят шестой на звонок домофона не отвечали. Варя наугад пробовала звонить в другие квартиры, но и там никто не снимал трубку. Невыносимо обидно было понимать всю глупость ситуации – пройти сквозь Гиблый Лес, с боем продраться через строй жутких кадавров, чтобы тебя остановила обычная металлическая дверь. Со злости Варя пнула ее ногой. Металл в ответ коротко бомкнул и скрипнул несмазанными петлями.
Варя напрягла слух. Нет, не показалось! Что-то действительно поскрипывало, тихо-тихо: скрип-скрип-скрип, умолкало и вновь – скрип-скрип-скрип. В свете слабой, вымазанной краской лампочки Варя оглядела прихожую и подпрыгнула от радости. Подвальная дверь, деревянная, сплошь залепленная выцветшими объявлениями от управляющей компании, с телефонами сантехника, электрика и охотника на вампиров чуть заметно покачивалась. Висячий замок, чуть свернутый набок, висел на одном ушке.
Скрип стал громче, сердитее, когда дверь открылась настежь. С бешено колотящимся сердцем Варя заглянула в сумрак, где терялись ступени. В лицо пахнуло затхлой сыростью, мокрой землей. Сюда?! Ведь неспроста же все это? Зачем-то привело ее сюда? Разум колебался, но душа, измученная беспокойством за маму, уверенно кричала – да, да, сюда! Нога сама встала на первую ступеньку. Спуск начался.
По правде сказать, ни один подвал, ни одна лестница не могли уходить так далеко. Шаг за шагом каблуки стучали о стертый бетон, а дна видно не было. Изредка встречались рабочие фонари в грязных, забитых дохлыми мухами плафонах. Они ненадолго освещали путь и служили очередным ориентиром. Стоило отойти на несколько метров, как мрак придвигался вплотную, скрадывая пространство и время, и приходилось пробираться на ощупь, ведя пальцами по сырой штукатурке стены. Фонарик на телефоне Варя приберегала на крайний случай. Как знать, сколько предстоит блуждать в этом подземелье, где спуск в подвал длиннее любого эскалатора санкт-петербургского метро?
Оборвалась лестница внезапно. Варя попыталась привычно опустить ногу – и поняла, что ступеней больше нет. Пришло время включить фонарик. Заряд аккумулятора уверенно светился зеленым. Луч на минимальной мощности скользнул по бетонным стенам, высвечивая длинный коридор, уходящий, по счастью, только в одном направлении. Утоптанная земляная твердь мягко скрала звонкое цоканье каблуков.
Свет бежал впереди, освещая дорогу, отражался в лужах под ногами. Изо рта вырывался пар, но под землей было гораздо теплее, чем на улице. К сырости примешался сильный запах плесени. От него хотелось чихать и першило в горле. Пару раз пришлось остановиться, чтобы прокашляться. Спасаясь от удушливого запаха, Варя натянула шарф до самых глаз. Стало немного легче.
Рабочие лампочки попадались и здесь, только гораздо реже. Минуя их, Варя всякий раз радовалась. Пыльные плафоны были для нее маяками, указывающими верный путь. Иногда коридор изгибался, и Варя с замирающим сердцем шагала за угол, ожидая, что вот сейчас единственная дорога разбежится по трем тоннелям, превращаясь в настоящий лабиринт. Но повороты вновь и вновь выводили ее на новую прямую или в комнату с кладовками.
Грубые, сколоченные из горбыля двери лежали сломанные или стояли открытые настежь, не скрывая хлама, что хранили за ними жильцы Дома,– старую посуду, лыжи, санки, велосипедные рамы и подшивки пожелтевших газет, покрытых колониями белой плесени. Замки́ были редким исключением, но всегда блестели свежей смазкой или странными символами, нанесенными светящейся краской. От таких кладовок Варя держалась подальше, и не напрасно. Раз изнутри донесся глухой рык, и что-то большое, громко сопящее зацарапало доски.
Несмотря на холод, было душно. С потолка срывались одинокие капли. Трубы, идущие над головой, осыпались трухой и ржавчиной. Потревоженные светом, попискивали крысы. Их коготки тревожно стучали, провожая нарушительницу спокойствия. Давили узкие стены, давил низкий потолок, толща земли над ним и стоящий на ней Дом, но больше всего давило ощущение, что Варя уже бывала здесь.
Возле очередного еле тлеющего плафона Варя выключила фонарь. Словно услышала предостережение – затаись! Тише! Тишееееее! Варя насторожилась, прислушалась. Сперва уши улавливали только грохот ее собственного сердца, гулкий и пустой, как барабанная бочка, да еще дыхание, в котором уже звучал предательский присвист. Наконец ветер принес звон металла о металл. Сам по себе звук был не страшный, даже радостный, но здесь, под землей, он нагонял тревогу, как било, созывающее деревню на пожар. Варя встрепенулась. Откуда здесь ветер?
