Москва всегда казалась несбыточной, далекой. Будто мерцающий за вихрем снежной россыпи замок в стеклянном шаре. Возвращение сюда было праздником, огромным счастьем, в котором нельзя было не сомневаться. Оттого еще с малых лет придумалась сама собой привычка: по выходе из поезда сесть на корточки и положить на горячий перрон ладошку. Удостовериться, что ли: все происходящее – правда.
Впервые в жизни я пренебрегла ритуалом на обратном пути из «Чайки». Просто хотелось сделать все по-другому, не дожидаясь понедельника или удобной для старта жизни 2.0 календарной даты. Хотелось действовать, менять, принимать меры прямо сейчас, и ясно было, что меры нужны куда более серьезные, чем короткая стрижка и обновление аватарки в телеграме.
Уже по дороге в Москву я знала, что, вернувшись, расстанусь с Вадиком, найду работать и числанусь из магистратуры, игравшей для меня роль, как наконец стало ясно, заслонки от туманных перспектив взрослой жизни, не более. Ничего из этого не сравнится, конечно, с тем, что я добровольно, воспользовавшись благами обретенного ДМС, удалила кариес на седьмом зубе и сделала гистероскопию. А еще купила себе пуховик, изменив привычке носить тщедушное пальтецо давно прошедшего сезона. Пуховик был страшный, шумный, поглощающий собой половину коридора, но теплый и мягкий. Я смотрела на свое отражение в толщине синтепона и, едва отыскав себя в ткани, думала: вот он, Рубикон, точка невозврата, поделившая жизнь на до и после.
* * *
Исчезнувшие из жизни институт и магистратура высвободили тонны времени, которое, увы, не компенсировало отсутствие жилья и необходимость ежедневно себя чем-то занимать. И если выселения из общежития можно было избежать, еженедельно подмасливая коменду коробкой конфет, то с пустотой будней дела обстояли сложнее. Так, не найдя применения своему диплому с важными буковками, степени бакалавра международной журналистики, знанию двух иностранных языков и уверенному пользованию ПК, я пошла работать ассистентом главного редактора – в журнал про красивую жизнь.
Люся меня за это легонько презирала. Спрашивала: «Ну как там твой журнальчик?» Сама-то продолжала учиться и стажироваться в «Коммерсанте», как всегда того и хотела. Говорила: «Фу, кому нужен глянец?» И гордо несла в себе страдания человека, угодившего в жернова настоящей журналистской тусовки, то и дела жеманно ноя – либо о том, как сложно ей вывозить учебу с практикой, либо о том, как тернист путь начинающей акулы пера. Выделывалась, конечно. А как сыпала словами типа «полоса» или «редколлегия» ирассказывала призванные леденить душу истории о том, как в типографию отправили текст с опечатками, и как они в два часа ночи вызванивали какого-то техника Юру, и как он останавливал станок, и как все потом становилось хорошо, и как они дружно всей редакцией отправлялись в ближайший кабак. Еще она кидала в ленту ссылки на свои интервью, к которым была примерно одна и та же сопроводительная подводка: «Поболтала / посмеялась / похохотала / выпила кофе с N. Обсудили политику, Достоевского и феминизм. Искать текст в первом комменте. Маст!» Вот так вот императивно. Искать, маст. В какой-то из бесед Люся придумала спрашивать своего визави: «Вы можете назвать этот проект этапным в вашей карьере?» Вопросом Люся очень гордилась, это была ее фишка, ее особенный штришок. Эдакое «В чем сила, брат?». Вопрос в разных словесных вариациях кочевал из интервью в интервью, при этом неважно, чем визави занимался: кино, градостроительством, законотворчеством или инфоцыганством. Завидовала ли я ей? Кажется, ежеминутно. Просто теперь не скрывала этого ни от нее, ни, главное, от себя.
Конечно, мой job description выглядел куда скромнее Люсиного и в основном был сосредоточен вокруг вселенной нашей главредши – светской дивы Ланы Паради. Я носила ей кофе, иногда покупала прокладки и протоколировала все сказанное на редколлегиях, тщательно выкорчевывая мат из будущего «фоллоуапчика». Лана была стервой и явно хотела походить на Миранду Пристли из фильма «Дьявол носит Prada»: отвергала любые предложенные идеи словом boring (r была по-британски английской, мягкой, урчащей), разговаривала с людьми, не отрываясь от телефона. На летучках она любила публично поносить чей-нибудь текст, ехидным голоском выделяя самые шероховатые места. Я кое-что поняла про эту женщину, когда однажды прихватила из принтера среди прочих своих бумаг еще совсем теплый авиабилет на имя Светланы Васильевны Пасюк. Он был распечатан вместе со сканом паспорта, откуда на меня смотрело знакомое лицо, еще щекастенькое, не знавшее филлеров, ботокса, ударной дозы коктейля French-75, двух ежедневных дорожек кокаина и прочих атрибутов не самой высоконравственной жизни. Так мы с Ланой Паради познакомились, можно сказать, заново. И я почему-то стала относиться к ней иначе: без злобы, с теплотой и пониманием. В какой-то момент я даже задумалась: аможет, и мне наконец пора поменять свое чудовищно громоздкое имя? Люська вон не стеснялась вместо Людмилы Лаврецкой подписываться «Мила Лав».
Надо сказать, я имею некоторое мнение по поводу смены имен и фамилий. В том смысле, что переквалифицироваться из Зины Жопиной в Лауру Эдельвейс мне кажется не очень честным, а вот минимальные эстетические корректировки вполне позволительны. Это как с пластической хирургией: все хорошо в меру. Для окружающих я придумала оправдание, что паспорт-де надо менять (страница с родной пропиской и вправду была замучена настолько, что размахрилась до безобразия). На самом же деле новое имя – просто Виолетта, без лишнего «Виктория»– казалось мне трамплином для чего-то совершенно другого, определенно лучшего, чем сейчас. Только вот в отличие от подруги и начальницы мне хотелось, чтобы процедура была в полной мере легитимной, узаконенной, так сказать, ОУФМС, а не писанной вилами по воде. Так я отважно шагнула в бездну «Госуслуг»– изучить механизм процедуры. И очень огорчилась, увидев, что паспорт оказался далеко не единственным документом, требующим отразить изменение ФИО.
Сайт «Госуслуг» также хотел обновления:
–полиса ОМС,
–водительского удостоверения,
–военного билета,
–СНИЛСа,
–загранпаспорта,
–ИНН,
–трудовой книжки,
–карты москвича,
–документов о собственности на недвижимое имущество.
Вот они, девять кругов ада бессмысленной и беспощадной русской бюрократии, сразу под которыми значилось:
«Смотрите также:
Как развестись
Как заключить брак»
В таком вот именно порядке.
Короче, я осталась Виолеттой-Викторией, какой и была уже двадцать два года, решив отправиться в лучшее будущее самой, без вспомогательных инструментов, сконцентрировавшись на ремесле.
Оно, это будущее, надо сказать, было вполне сносным, а местами даже симпатичными. На финальной стадии корпоративов – для самых стойких и самых пьющих – наш коммерческий директор травил про Лану множество сомнительных, но таких веселых легенд о ее судьбе. Мол, дешевой моделью уехала на шесть лет в Эмираты, а вернулась статусной дамой с недвижимостью на «Золотой миле», и мы как бы не хотим, совсем не хотим знать, каким трудом она зарабатывала себе эти квадратные метры. Девочки из отдела красоты, ласково прозванные «бьютиками», регулярно вываливали на офисный стол горы не подошедших для съемок косметики и парфюма. Баночки серебристо сверкали, просились в руки и дарили надежду на лучшую жизнь. Редакторы моды никогда не отказывали в просьбе договориться о скидке на платье, а «культурка» регулярно звала на пресс-показы в театры и кино. Однажды их началка Лена увидела мой пост, в котором я язвительно поругала новый фильм Жоры Крыжовникова – смело, на широкую публику в 127 своих подписчиков. Лена ответила мне в комментарии: «Весьма дерзновенно». В мою кровь поступило достаточное количество адреналина к тому моменту, как она написала мне в личку: предложила мне делать для них афишу за дополнительные (и довольно, надо сказать, смешные) тысячи рублей. Тысячи рублей роли не играли, я была счастлива согласиться. Тем более что Лена была ко мне добра: никогда не унижала, критиковала по делу, мягкой рукой возвращая на стол мои распечатки, заботливо обрисованные вязью маргиналий. А однажды даже доверила взять интервью у третьесортного актеришки с монструозным, ясное дело, самомнением. Готовилась я как отличница: составила список из тридцати корректных вопросов, подумав, что их хватит хотя бы на сорок минут. Но за односложностью ответов дарования список кончился гораздо раньше. Да. Нет. Не знаю. Наверное. А вы, журналисты, вообще готовитесь хоть иногда? Брэд Питт, а не Петя Тютькин, честное слово. Мне было неловко не оправдать его ожиданий, и потому пришлось доставать козырь из рукава. Ну да: «Вы можете назвать “Раскаленную страсть” этапной работой в вашей карьере?» (Она все-таки не была.)
