—Ага,— хмыкнула одна из прачек,— опорочили вашу святую мамашу.
—Она ничего не сделала.
—А кто сделал?— тут же поинтересовалась другая,— может, вы? Может, ваши тумбочки тоже проверить?
—Хорошая идея,— остальные тут же поддержали предложение,— может, еще чего прихватили.
—Я…мы…— опешив от волны недовольного ропота, Эмми беспомощно уставилась на Камиллу, но поддержки не дождалась. Наоборот, та нос кривила и брезгливо фыркнула:
—Я тут не при чем. Понятия не имею, что мать вытворяет. Не слежу за ней.
—А я тем более не при чем!— тут же подхватила Эмми.
И они обе, с крайне оскорбленным видом, выскочили из спальни.
—Ты это…аккуратнее,— сказала мне одна из женщин,— с такими родственничками и враги не нужны.
—Я знаю.
Попрощавшись, я спрятала хайсер в карман и побежала обратно в учебный корпус. Из-за расследования и поисков обед я уже всяко пропустила, но еще был шанс успеть на совместное занятие с Вестниками.
В аудиторию я ворвалась буквально за полминуты до начала. Плюхнулась на первое попавшееся свободное место и шепотом попросила у соседки по парте листочек и карандаш. Она недовольно сморщилась, но не отказала.
Предмет, который вел магистр Брок — пышный мужчина с лихо закручивающимися усами — показался мне чудовищно сложным. Сплошная математика, которую я еще со школы недолюбливала, переплеталась с магическими принципами и от того становилась еще сложнее. Да еще мерзкий Оливио сидел аккурат позади меня, и с математикой у него было все в порядке — любые задачи щелкал как орешки. На его фоне я выглядела настоящей тупицей.
Уже вечером, с головной болью и осознанием собственной бестолковости, я выползла из аудитории и поплелась в столовую, а после отправилась к себе, еще не догадываясь на сегодняшний день неприятные сюрпризы еще не закончились.
Кайла мылась в душе, а я только засела за учебник, с твердым намерением осилить ненавистную математику, как дверь с грохотом отворилась и в комнату ворвалась злющая, раскрасневшаяся от ярости мачеха.
* * *
—Ты!— она подскочила ко мне и, схватив за грудки, вытащила из-за стола,— Ты!
У нее был совершенно безумный вид. Лицо малиновое, губы перекошены, а в глазах такая ярость полыхала, что я и правда испугалась, что она меня ударит.
—Из-за тебя!— шипела Карла мне прямо в лицо,— из-за тебя сейчас меня позорили эти зажравшиеся…наглые…самовлюбленные уроды! На пустом месте пропесочили, будто я им какая-то нищенка из подворотни!
С этими словами она встряхнула меня так сильно, что в глазах потемнело.
—Пусти!— я умудрилась вырваться из скрюченных, как у хищной птицы, пальцев, и отскочить на безопасное расстояние,— Ты и есть нищенка из Муравейника, как и я. Тебя песочили, потому что воров никто не любит и по голове гладить не собирается.
—Воров? И что, интересно, я украла? Никчемный хайсер? Такой убогий, что даже на платья девочкам не хватит?— брезгливо выплюнула она,— так я его забрала в качестве уплаты, за то, что терпела столько лет в своем доме гадкого приблудыша. Или я должна была по доброте душевной кормить тебя, поить, сопли подтирать?
—Где ты и где доброта?— холодно спросила я.
—Вон как заговорила,— ее лицо еще сильнее исказила злоба,— поступила в эту дыру и все? Перья на заду растопырила? Важная стала? Дрянь неблагодарная!
—За что мне стоило тебя благодарить? За то, что всю жизнь шпиняла меня? За то что позволяла своим драгоценным девочкам издеваться и ноги об меня вытирать?
—Не смей ничего говорить про моих дочерей! Ты им и в подметки не годишься! Никчемная! Никому ненужная! Убожество! Даже мамаша твоя поспешила избавиться от тебя. Вон как лихо она тебя скинула папане, чтобы ты ей жить не мешала. А этот идиот вместо того, чтобы в реке тебя утопить, или подбросить кому-нибудь, посмел ко мне притащить! Мерзавец! Припер нагуляша, а сам свалил.
Слушать это было больно. Я пыталась держаться, но к щекам волнами подкатывал удушающий румянец, глаза щипало.
—Так отдала бы меня! Что помешало? Раз тебе на меня смотреть противно было — отдала бы!— я зло стерла слезы, бегущие по щекам,— и жила бы со своими девочками припеваючи!
—Я бы и отдала. Да у тебя картиночки стали появляться. Как говорится, с паршивой овцы — хоть шерсти клок. Искупление за мои муки! Они все мои!— мачеха схватила меня за руку и дернула рукав, открывая бабочку,— и вот эта тоже принадлежит мне! Все, что у тебя будут, принадлежат мне! Это плата за то, что столько лет сидела на моем горбу! Отдай немедленно!
—Уходи!— я с трудом отпихнула ее от себя.
—Ооо, прогнать меня решила? Так ничего не выйдет,— торжествующий смех хриплым карканьем рвался у нее из груди,— Твой драгоценный Мерран перед отъездом оставил распоряжение, что я с дочками должна остаться в Весморе. Представляешь? Ректору письмо заранее написал, чтобы нас не трогали. Такой приятный мужчина, заботливый.
Я отшатнулась от нее.
—Что глаза выпучила? Думала такая особенная? Свалишь в хорошую жизнь, а нас на том берегу оставишь? Как бы не так! Никому ты тут не нужна! Всегда будешь посмешищем и изгоем! Твое место на помойке!
—А ваше, насколько я в курсе, в прачечных,— на пороге стояла Кайла. В одном полотенце, с мокрыми волосами, все еще разгоряченная после душа, но грозная.
—У тебя забыла спросить,— огрызнулась мачеха, недовольная тем, что прервали.
—Забыла,— белобрысая нагло подошла ближе и, сложив руки на груди, уставилась на Карлу,— мне пригласить коменданта? Или стражу?
—Да я…
—Ты обслуживающий персонал, вот иди и обслуживай, пока я не сообщила кому надо о тунеядсве.
Мачеха вспыхнула еще сильнее. Но одно дело кричать на меня, и совсем другое пререкаться с богатой девочкой, которая с пеленок привыкла приказывать.
—Или мне сказать, что меня тоже обокрали? Ни одно письмо не спасет от наказания за повторную кражу, особенно если об этом узнает мой отец.
* * *
Вот этого Карла почему-то испугалась. Зыркнула на меня черными глазищами и убежала, едва не своротив дверь вместе с косяком, а я тяжело опустилась на кровать и, уткнувшись лицом в ладони, зарыдала.
Как гадко все это было. Как жестоко. Я же не виновата, что все так сложилось, не виновата в том, что оказалась никому не нужна и попала в дом к Карле.
В руки мне толкнулось что-то холодное.
—Пей.
—Не хочу.
—Пей!— Кайла силой всунула мне стакан с водой и проконтролировала чтобы я, икая и дрожа всем телом, осушила его до дна,— все, успокаивайся.
—Не могу,— я отчаянно замотала головой,— не могу.
Кровать с боку от меня дрогнула и прогнулась:
