—Кроме нас…
Мы входим в лес и под моими ногами, обутыми в безразмерные сапоги Плантины, начинают трещать сухие сучья.
—Надо бы нам разжиться еще одной жирненькой монашкой, чтобы отобрать у нее еще пару таких сапожек.
—Хочешь я отдам их тебе?— спрашиваю я и начинаю стягивать их.
—Нет, довольно уже и того, что ты отдала мне целую шубу. Мне теперь тепло как в аду.
Мы идем вслед за волком, который ведет нас по звериной тропе, скрытой среди высоких елей. Идем медленно, едва переставляя ноги, но с каждой минутой неумолимо отдаляемся от проклятого монастыря.
Когда сил у меня уже совсем не остается, я не говоря ни слова, падаю на землю и прислоняюсь к жесткому, покрытому бугристой корой дереву.
Клем садится рядом и вытягивает ноги.
—Что мы будем делать без еды и воды?— спрашиваю я неизвестно у кого, возможно у сухих ветвей полумертвого дерева, которое смотрит на нас и словно пытается дотянуться.
—Тебе не хватило того моллюска, похожего на соплю, которым нас поподчевали добрые монашки?— с улыбкой спрашивает Клем.— Я вот никогда не забуду.
Я закрываю глаза и сжимаю в руке стилет, в любой момент готовая отразить любую опасность. Каждый шорох вызывает во мне ужасную тревогу. Но когда я вижу, что Клем спит, прислонившись к моему плечу, мне становится как-то спокойнее.
Я прикрываю веки и тут же чувствую, что начинаю проваливаться в сон. Волк садится рядом со мной и согревает меня с другой стороны. Мне становится так тепло и уютно, словно я снова дома.
Будит меня громкий хруст ветки неподалеку. И человеческий голос.
—Спокойно! Все остаются на местах.
29
Ивар
Поднимаюсь все выше, пока не прорезаю мощными крыльями облака, вырываясь на безветренную ночную гладь разреженного неба.
Восторг переполняет все мое тело и я наслаждаюсь полетом, словно в первый раз, чувствуя после долгого перерыва, как сильно мне этого не хватало. Внизу, под облаками, в сверкают вспышки молний, пугая несчастных жалких людей, не способных летать. Они прячутся, словно крысы по своим норам, страшась того, что приходит с неба.
Мои мысли путаются с чувствами дракона, которого теперь во мне больше и чья сила теперь имеет власть диктовать свои желания. Я тешу дракона, отдавая ему контроль и наблюдаю словно со стороны за тем, как он резвится, на бешеной скорости пролетая над облаками и вызывая бесчисленные вихри закручивающегося ветра, тянущиеся за ним, как щупальца исполинского осьминога.
Он это заслужил своим терпением. И я это заслужил. Боль оборота стоит того, чтобы ее перетерпеть. Стоит умереть, чтобы стать драконом, а потом вновь воскреснуть, обращаясь в человека.
Люди не знают, что такое смерть. Но каждому дракону смерть близка и понятна, потому что каждый дракон умерает и воскресает всякий раз, когда перевоплощается.
Я направляю мягкую волю в разум дракона, убеждая его направиться на север, но он упрямится и недовольно рычит, выпуская в воздух струю ослепительного пламени, способного сжечь целый городской квартал.
—Спокойно,— говорю я,— ты будешь делать то, что я скажу.
Я чувствую его безмолвное недовольство и голод. Чувствую его восторг и печаль оттого, что он не может делать то, что хочет.
—Такова уж жизнь, мы единое целое.
Я даю ему еще немного воли и позволяю снизиться под облака. Вода, наполняющая их, шипит и испаряется, соприкасаясь с раскаленной черной кожей дракона.
—Можешь поживиться.
Дракон делает вираж и снижается, приближаясь к деревянному строению возле какой-то фермы. Хозяин будет недоволен, но да и пекло с ним. Недовольные могут и погибнуть от стихии, если их дракон пожелает быть необузданным.
Амбар разлетается в щепки и из него во все стороны разбегается скот. Дракон хватает огромного свирепого быка лапами и поднимает его в воздух, словно тот ничего не весит. Мы снова поднимаемся на невероятную высоту и дракон отпускает добычу. А затем, когда бык с чудовищным ревом, камнем летит вниз, дракон устремляется вслед за ним и сжигает его на лету заживо.
Зубы дракона впиваются в обугленную добычу, я чувствую хруст костей быка и ощущаю удовлетворение дракона. Теперь он будет доволен.
—Летим на север, говорю я полностью забирая контроль.
К рассвету я добираюсь до монастыря. Черные скалы встречают меня неприветливо, как и холодное море, равнодушно облизывающее их.
Монашки тут же выскакивают из крепости, что служит им домом, словно рассерженные пчелы, защищающие свой улей. Конечно, таких гостей они не ждали.
Я облетаю монастырь, прикидывая, выдержит ли дракона площадка на башне, и решаю, что лучше не рисковать. Достаточно будет приземлиться на скалах перед воротами.
Монашки воздевают руки к небу и падают на колени, что-то выкрикивая в мою сторону, когда я приземляюсь.
Они уже держат наготове одежду, чтобы я не замерз.
Какая удивительная предусмотрительность и готовность служить, учитывая, что они уж точно не ждали визита дракона.
Принимаю из рук старухи одежду. Монашки смотрят на меня своими пустыми серыми глазами не выказывая никакого следа смущения. были бы они нормальными женщинами, вид моего мощного обнаженного тела вогнал бы их в краску.
Ну что же, тем лучше.
—Кто здесь главный?— спрашиваю я у старухи, которая поднесла мне одежду.
—Настоятельница Крессида, шипит седовласая старуха, больше похожая на ведьму,— готова служить воплощению бога.
Она падает на колени и прижимается своим сморщенным лбом к моим голым ногам.
Я раздраженно отпихиваю ее от себя и быстро надеваю одежду.
—Мне нужно видеть женщин, которых прислали сюда не так давно,— говорю я, чувствуя, что мое человеческое сердце как-то странно сжимается. Непривычные чувства неуверенности, страха, тревоги и беспокойства непрошенными гостями вторгаются в мое сознание, расталкивая друг друга.
Старуха как-то вздрагивает и опускает взгляд.
—Что?— спрашиваю я.— Ведь вам присылали сюда девок из Дарнея, они что, не доехали?
—Доехали,— шипит старуха, хватаясь за горло.
—Ну так веди меня к ним.
Она косит взгляд куда-то в сторону. Потом перехватывает свою кривую отполированную палку и говорит:
—Пойдемте, князь.
Она ведет меня по лестнице, мимо строя молчаливых монашек. По длинному коридору мы проходим в большой зал, где на холодном полу, словно куклы, бездвижно лежат голые, обритые наголо девицы, не меньше десяти штук.
Я прохожу мимо них, вглядываясь в незнакомые лицы.
—Они мертвые?— с тревогой спрашиваю я, не чувствуя в них никакой жизни.
