Мои слова смущают ее и она отворачивается.
— Уходите, пожалуйста.
— Послушайте же, Лилиана. То, что я скажу сейчас куда важнее всего остального. Я тщеславен, я горд и я не скрываю чего хочу. Вы можете смотреть на меня с презрением, пытаться сжигать своим равнодушием, обвинять в чем угодно, но вы никогда не сможете сказать. что я не честен с теми, кто мне дорог, и никто не сможет сказать этого. Я знаю чего стоит ложь и использую ее только в крайних случаях. Вы же отвергаете единственную искреннюю руку помощи, что тянет вам друг.
— Друг? Разве друзья ведут себя так, как это делаете вы? Я вижу, как вы смотрите на меня, вижу, как изучаете, вижу, что в ваших мыслях далеко не дружеские намерения. Рядом с вами я чувствую… Будто вы хотите наброситься на меня, растерзать, покорить, сделать своей!
Ее глаза, наконец, загораются, вспыхивают, подобно двум ослепительным искрам, оставаясь все такими же льдисто серыми.
Да, если я могу разжечь эти глаза, значит я смогу и больше.
— А вы не хотите этого? — спрашиваю я, снова делая шаг к ней. Она держится рукой за стол и часто дышит. Что в ее глазах? Страх? Возмущение? Желание выгнать меня с криками. Или… Или желание сдаться?
Я сохраняю невозмутимость на лице, внимательно наблюдая за бурей эмоций, что испытывает Лилиана. Еще немного и она скажет правду, скажет, что чувствует на самом деле. Я с предвкушением безмолвно ожидаю, когда она начнет говорить, не выдержав моего взгляда.
Но в следующее мгновение, вопреки моим ожиданиям, она расслабляется, перестает держаться за стол и стирает с лица все эмоции. Ледяная стена возвращается на место, почти не тронутая.
— Знаете о чем я жалею, князь? — спрашивает она.
— О чем же?
— Жалею, что ваша жена не видит вас в эту минуту. Как бы ей понравились ваши двусмысленные намеки в сторону другой женщины?
Проклятье. А ведь почти получилось. Но я где-то промахнулся. Сказал что-то не то. А победа была так близка!
— Моя жена знает, что я люблю ее больше жизни, — спокойно говорю я, — она знает, что я сделаю все, ради нее и ради империи. Будь она сейчас здесь, она бы предложила вам свою дружбу и поддержку, точно так же, как и я. Можете не сомневаться, Лилиана. Если вам показалось, что я позволил себе лишнего, смею вас убедить, что не имел ввиду ничего предосудительного.
Я добавляю в голос стали и строгости, держа в голове, что передо мной все-таки, хоть и умная, но все же молодая девушка, манипулировать чувствами которой, зная подход, не так-то тяжело. Но между тем, я не хочу манипулировать. Что-то внутри как будто заставляет меня быть с нею искренним. Странное чувство, абсурдное, бессмысленное, но назойливое и неотступное.
В голове мелькает странная, совершенно дикая мысль, я пытаюсь отогнать ее, но, с каждым мгновением мне кажется, что это неизбежно.
С ней нельзя быть неискренним. Она раскусит любую ложь, это было понятно сразу.
Если я хочу, чтобы она была на моей стороне, есть только один путь…
Сказать ей?
Будь что будет…
— Хотите правду, Лилиана? — спрашиваю я совершенно другим голосом. — Никто не знает об этом, и я скажу вам, потому что верю, вы не выдадите меня. А если вдруг я ошибаюсь, в любом случае мне конец. Если мы с вами не объединимся, Салемс захватит власть и в тот же день мне вырвут крылья, как отступнику.
Что по моему мнению сделают с Лилианой, я не говорю вслух, но от одной мысли об этом меня бросает в яростную дрожь.
— О чем вы, Князь?
Я нагибаюсь, чтобы прошептать императрице в самое ухо слова, которые могут уничтожить меня и погрузить империю в хаос на долгие годы.
— Моя жена не беременна, и никогда не была.
Глава43
Просыпаюсь я на следующее утро от страшного грохота.
Первым делом, тут же раскидываю сеть внутреннего зрения. Теперь этот процесс кажется мне таким же естественным, как дыхание, особенно, после вчерашней ночи, которая словно бы расширила мои возможности в несколько раз.
На десятки метров вокруг никого нет. Только где-то вдалеке, за пределами дома, ощущается присутствие Иоса.
Открываю глаза и пытаюсь понять, что происходит. И тут вижу ящерку, которая забралась на самую верхнюю полку одного из шкафов, и похоже, свалила целую корзину с запасенными Иосом земляными орехами.
Она враждебно смотрит сверху вниз и из носа ее идет черный дымок.
Я тут же вскакиваю на ноги и быстро собираю рассыпавшиеся орехи, не выпуская из виду ящерку, которая, заметив мое пробуждение, смотрит на меня со смесью опаски и интереса.
— Пожалуйста, только не нужно тут все сжигать, — говорю я ей, собирая последние орехи, закатившиеся под стол, — тебе тут ничто не угрожает.
Ящерка продолжает недоверчиво глядеть на меня и вертит головой из стороны в сторону, явно пытаясь найти еще что-нибудь, что можно с грохотом свалить вниз, чтобы показать свое негодование.
Да, видимо Иос был прав, это довольно опасный зверь. Похоже, она пока еще не может извергать пламя, но учитывая то, что еще вчера она была почти мертва, у нее уйдет не много времени на то, чтобы выздороветь окончательно и начать палить все, что плохо лежит.
Со страхом смотрю на чудесные фигурки, вырезанные покойной женой Иоса и боюсь, как бы они не приглянулись ящерке для испытания ее способности извергать из себя пламя. Нужно убрать либо их, либо ящерку, если с ними что-то случится Иос точно меня выгонит отсюда.
Я осторожно, не делая резких движений, ставлю корзину с орехами на одну из полок не сводя глаз с огнедышащей гостьи.
А посмотреть есть на что. Ночью мне не удалось разглядеть ее как следует.
но теперь, при дневном свете, она выглядит просто невероятно красивой. Чешуя, переливающаяся синими, красными и зелеными цветами, кажется сделанной словно бы из сияющих драгоценных камней. Настоящее чудо, созданное самой природой.
Похоже, мой полный восхищения взгляд ей льстит и она медленно поворачивается, вытягивая свой длинный хвост.
Я прикрываю глаза и осторожно дотрагиваюсь до нее внутренним зрением. Теперь я понимаю, что как бы ни храбрился этот маленький зверек, до выздоровления еще далеко. Сердце ящерки бьется неровно и вокруг раны, которую оставил один из ее собратьев на ее шее ярко пульсирует боль. Я не сколько вижу ее, сколько чувствую, как свою собственную. Я направляю нити к этому месту, точно так, как делала вчера, пытаясь найти среди них ту, которая звучит чище остальных, но сегодня у меня это получается лишь с огромным трудом, но все же, спустя несколько минут, мне удается унять боль ящерки. От слабости, которая нахлынывает на меня после этого, у меня даже начинает кружиться голова и я хватаюсь за стул и сажусь на него, чтобы не упасть нечаянно в обморок.
