И какая-то плаксивая девчонка, которую использовал сын лидера этой преступной организации, ничего не изменит.
Забавно. Я‐то всю жизнь считала нашу семью счастливой. Считала, что никто не осмелится принести к нам горе. Но оказалось, есть люди, стоящие гораздо выше.
Откуда на мне и на кровати появилась его кровь? Что всё-таки произошло? За что он поступил так со мной? Может, это отдельный вид развлечения у преступников? Может, именно так они развлекаются?
Пока не хочу ничего из этого знать. Сейчас мне хочется просто отдохнуть от боли.
Но я не знаю, чем себя занять.
Голова раскалывается с утра до ночи. А стоит мне лишь взглянуть на окно в собственной комнате, перед глазами разом выплывают все моменты, проведённые с Гаем.
Те моменты кажутся мне счастливыми. Они действительно приносили мне радость. Ведь впервые «хорошая девочка Каталина Норвуд» ослушалась родителей, и от этих мелких хулиганств я по-детски радовалась. Эмоциональная боль, приносимая флешбэками, не даёт мне спать ночами, и мне ничего не остаётся, как в злости отворачиваться от окна.
Проходит два дня с того, как Гай это сделал.
Как Гай бросил меня, разбив и использовав моё сердце. Использовав в качестве куклы. Он тогда целовал меня, смеясь в мыслях. Наверняка даже называл глупой наивной идиоткой.
Стараясь выкинуть из головы нескончаемые мысли, я хватаю телефон с тумбочки и лезу проверять ленту своих социальных сетей. Меня тошнит от всех милых фотографий, на которых люди смеются, улыбаются и веселятся. Меня раздражают страницы Вэнди и Ирэн, на которых они выглядят счастливыми. Меня бесят фотографии романтических парочек, держащихся за руки и обнимающих друг друга.
Хочется швырнуть телефон с криком о стену, чтобы хоть как-то унять ноющую боль внутри.
Я рыдаю каждый день и каждую ночь. Моя подушка не успевает высохнуть, как вновь пропитывается солёными каплями, безостановочно сочащимися из глаз. Я плачу и плачу, неспособная остановиться… Пока наконец слёзы не кончаются, и я просто превращаюсь в ничтожное подобие человека – существо, которое кто-то лишил его чувств и сознания, оставив одну пустую оболочку. У меня теперь нет целей, нет никаких желаний, нет мечты. Я не хочу больше видеть Трэвиса и заниматься с ним в спортзале, как я любила делать это раньше…
У меня ничего нет.
Уходя, Гай вырвал всё из моего сердца и утащил с собой.
–Я принесла салат с тунцом. Твой любимый.
В дверях появляется мама. Все эти дни она заботится обо мне. Я не знаю, что в это время делает папа, но ему больно глядеть на меня. Он говорит, что я худею на глазах, что ему не хочется видеть, как медленно умирает дочь.
А я его не виню.
–Поешь.– Мама ставит тарелку на стол передо мной и разглядывает моё тело с ног до головы:– Ты исхудала, милая.
–Я не голодна, спасибо.
Голос звучит очень тихо и хрипло, словно я заболела.
Но дело совершенно в другом. Голос исчез вместе с желанием что-либо делать.
–Ты не можешь так говорить.– В её же голосе легко слышимо отчаяние.– Пожалуйста, поешь… Ради меня. Ради отца, ради Дилана. Ради всех нас. Умоляю. Я больше не вынесу видеть тебя такой.
Маме не удаётся справиться с подступающей горечью, и она с шумом садится на мою кровать. Её лицо спокойно, она держится как королева, но нельзя скрыть и утаить язык взгляда. Сейчас он говорит, как ей плохо в эти минуты.
–Я больше не могу видеть, как ты сидишь целыми днями в своей комнате и страдаешь из-за этого мерзавца,– произносит она тихо.– Никто… Слышишь, никто из нашего рода не опускался так низко, чтобы тратить нервы и силы на мысли об утрате человека, недостойного и пальца.
Я молчу, больно вонзив зубы в свои губы, чтобы не дать слезам вырваться наружу. Держусь из последних сил, чтобы не показать, что я всё ещё умираю изнутри.
–Отпусти, наконец, прошлое,– говорит мама, поглаживая моё лицо и смотря мне в глаза.– У тебя ещё всё впереди. Он не достоин того, чтобы ты помнила его и убивалась из-за него каждый день.
Не хочу слушать дальше. Просто резко встаю.
–Спасибо за твою поддержку, мама,– произношу я.– Но я пока как-нибудь сама попытаюсь справиться.
Они не знают, что значит – собирать сердце заново. Клеить осколки, пытаясь вернуть как всё было. Папа любил маму с самого их первого совместного вдоха. Она никогда не знала, что значит разбитое сердце.
Я выбираюсь из комнаты, потом из дома и выхожу во двор, надеясь, что хоть здесь у меня получится обрести спокойствие. Природа имеет свойство успокаивать. Так я слышала.
Меня приветствуют охранники, а я лишь отвечаю им слабым кивком. На задний двор идти не собираюсь – так будет меньше болезненных воспоминаний. Когда я сажусь на небольшую скамейку, в голову вновь незаметно пробираются тошнотворные мысли о Гае.
Если всё это было игрой, зачем он знакомил меня со своей семьёй?
Если всё было не по-настоящему, зачем знакомил с друзьями?
Зачем помогал с Франческой?
Зачем он столько возился со мной?
В чём был чёртов смысл всё это делать?
Я сижу и размышляю о собственной наивности и глупости. Ругаю за то, что не смогла всё понять с самого начала. Успевает стемнеть, а я продолжаю думать о том, где он сейчас, что делает и сожалеет ли он хоть чуть-чуть о том, что натворил? Неужели в его душе нет и капли милосердия?
Мне хочется поддержки, но и одновременно с этим не хочется никого видеть. И противоречивые желания борются друг с другом.
* * *
–Детка, к тебе Ирэн.
Мама появляется у дверей в мою комнату совершенно неожиданно. Я, до этого с пустым взглядом уставившаяся в потолок, наконец нахожу в себе силы повернуть тяжёлую голову в её сторону.
–Здорово,– натягиваю улыбку я, чтобы не казаться грубой по отношению к собственной подруге.
Она входит в комнату, громко приветствуя меня весёлым и радостным голосом.
Ненавижу видеть людей счастливыми. Мерзко и эгоистично с моей стороны, но так и есть.
–Что ж, не буду вам мешать,– осторожно вставляет своё слово мама и тихо выходит, закрыв за собой дверь.
–Как ты, Лина?– Ирэн садится рядом со мной на кровать, кинув на меня взгляд, полный жалости.
Ненавижу, когда меня жалеют…
Поэтому быстро встаю, привожу в порядок лицо, пытаясь выглядеть чуточку лучше.
–У меня всё отлично,– с широченной улыбкой выдаю я.– Радуюсь жизни, расцветаю с каждым днём!
Доля сарказма в голосе всё же пробивается, но не думаю, что она настолько велика, чтобы смахивать на грубость.
Ирэн прочищает горло, поправляет свои золотистые волосы и смотрит мне в глаза. Теперь жалости стало чуть больше.
