В каюте повисла тишина. Ни звука, ни шороха… ничего.
Элинор осторожно приоткрыла глаза. И ахнула от неожиданности. Стоя у кровати, он угрожающе навис над ней, с потешным удивлением разглядывая ее, словно диковинного зверька.
— Спите, миледи? — Я…
— А Уоллес еще хотел меня убедить, что вы честны и, стало быть, добродетельны! — насмешливо хмыкнул он.
— Но я спала…
— Лжете!
— Естественно, я теперь проснулась, сэр!
— Ага.
В руках у Брендана было льняное полотенце, которым он вытирал мокрую шею и лицо. Наконец он отошел, и Элинор снова закрыла глаза. Почти закрыла.
Но ее ждало разочарование — Брендан вовсе не был обнажен. Он уже успел натянуть гетры, а бедра его прикрывал килт — клетчатая юбка горца, из-под которой вызывающе торчали голые колени.
Тут он снова обернулся к ней, и Элинор, перестав притворяться, открыла глаза.
— Ну и как вам мой вид?
— Вид?!
— Да, мой вид, миледи. Вы ведь подглядываете за мной!
— Я вовсе не смотрела…
— Еще как смотрели!
— Может, я подозревала, что вы под одеждой прячете хвост с копытами, как и полагается дьяволу!
— Ах, лгунишка! — проговорил он, бросив полотенце на стол возле таза и присаживаясь на крышку сундука. У Элинор перехватило дыхание. Свернувшись в комочек, она прижалась к стене, в глазах у нее заметался страх.
— Я стараюсь быть начеку, когда вы здесь, — объяснила она, заметив недоумевающий взгляд Брендана.
— Тогда вам это явно не удалось. Когда я возвращался, чаще всего вы спали сном младенца.
— Неужели? Выходит, вы наблюдали за мной? — Брендан ухмыльнулся.
— А то как бы я догадался, что вы проснулись? Когда я входил, вы обычно мирно похрапывали. А сейчас лежали, почти не дыша. Выходит, не спали, а подсматривали!
— Я же вам объяснила, что думала увидеть хвост.
— И были страшно разочарованы.
— Ничуть. Я уверена, что он где-то здесь. Вместе с рогами.
Его улыбка на мгновение застыла, будто приклеенная к губам. И тут же в холодных синих глазах вспыхнула искорка.
— Признавайтесь, леди Элинор, вы за мной следили!
— Это было так странно: шотландец — и вдруг моется.
— Ах да, грязный дикарь. Причем жестокий. И что еще? У нее на миг захватило дух, но Элинор заставила себя храбро встретить его взгляд.
— Что еще? Похоже, вам уже не раз приходилось играть со смертью. Все ваше тело покрыто шрамами.
— Так оно и есть, — помолчав немного, ответил Брендан. Вдруг пальцы его сжали ее руку, и Элинор едва смогла сдержать крик. Но он только положил ее пальцы поверх тонкого белого рубца на своем плече. — Вот это, святая Ленора, самый первый из всех полученных мной за свою жизнь. Эту рану нанес один англичанин, напавший на дом моего родственника, где я жил. Его беременная жена была зверски убита… да и не она одна. А этот… эту рану я получил, защищая приграничный замок… — Он положил ее ладонь себе на грудь, и Элинор услышала, как гулко бьется его сердце. Под дочерна загоревшей кожей перекатывались тяжелые мускулы. — Этот — в сражении при Стерлинг-Бридж. А этот… нет, вот этот… — теперь пальцы Элинор легли ему на затылок, — конечно, увидеть его можно, только если сбрить волосы. Так вот, его я получил как раз при Фолкерке. А вы… вы вернулись оттуда без единой царапины на вашей нежной коже!
Элинор резко выдернула руку.
— Вы так уверены в этом?
— Миледи, я могу в этом поклясться.
— Как это? — Ее глаза внезапно сузились, и сердце, казалось, на мгновение перестало биться. — Вы тоже подглядывали, когда я мылась?!
— Значит, вы признаетесь, что подглядывали за мной? — быстро спросил он.
— Нет… но вы… вы…
— Нет, миледи. Просто когда вас принесли сюда в мокром платье, облепившем вас с головы до ног, и у вас начался жар, мне пришлось раздеть вас, искупать в горячей воде, а потом вытереть досуха и уложить под одеяло.
— О! — застонала она, похолодев от стыда и ужаса. А потом гнев нахлынул на нее с такой силой, что Элинор, забыв обо всем, заколотила кулаками по его обнаженной груди. — Как вы могли… негодяй! Вы с вашим Уоллесом толковали о галантности, уверяли, что никакие вы не чудовища, а на самом деле…
— Прошу прощения, миледи, но когда речь идет о жизни и смерти, я забываю о манерах!
— Смерть по крайней мере избавила бы меня… от этого…
— Еще раз прошу меня простить. Я как-то забыл, что вы привыкли играть своей жизнью. А кстати, от чего это вы так безумно страдаете, что даже смерть кажется вам избавлением?
— От того, что я… здесь.
Выпустив ее руки, Брендан отодвинулся от Элинор.
— Не думаю, что вы так уж страдаете, миледи. — Бросив на него хмурый взгляд, она почувствовала, что снова начинает злиться.
— Если вы не уйдете, то уйду я. — Нет.
Она и ахнуть не успела, как он опрокинул ее на подушки. Руки Брендана больно сжали ей плечи. Потом он склонился к ней, и она услышала его низкий, угрожающий голос:
— Хотите знать, миледи, о чем я думаю?
— Нет. Но ведь вы мне и так скажете?
— Верно. Так вот, мне пришло в голову, что ваша семейка попросту продала вас старому денежному мешку.
— Алан де Лаквиль — замечательный человек! Вы его совсем не знаете!
— Знаю. Я встречался со старым джентльменом несколько лет назад, вскоре после сражения при Фолкерке. Вы правы — он человек неплохой, с изысканными манерами… но очень, очень стар. И очень богат. Может, вы решились выйти за него, рассчитывая, что жить ему осталось недолго? А что, если он будет угасать медленно, а вы будете обречены провести годы у его постели, пока ваша молодость не увянет? Вряд ли вы стремитесь к этому. А теперь признайтесь, что подглядывали за мной. — Элинор растерянно заморгала. Потом взорвалась:
— Боже милостивый! Вы просто невыносимы! Неужели вы не понимаете, что все это просто смешно? Господи! У вас воспаленное самомнение, сэр! Вы ничего не знаете об Алене! Старый денежный мешок — подумать только! Да он, если хотите знать, самый замечательный человек из всех, кого я знаю, а вы не знаете…
— Зато я знаю, что вы не хотите выходить за него замуж.
Элинор осеклась, растерянно глядя на него и пытаясь понять, откуда ему знать, что она чувствует.
— Брак — это просто деловое соглашение, — коротко отрезала она. В голосе ее слышалась жесткость. — Договор между семьями.
— Ваш долг, стало быть? — Да!
— Но у вас ведь нет семьи.
— Да вам-то откуда знать? Может, у меня с полдюжины детей!
