Она приехала поздно, около двенадцати, открыла дверь своим
ключом и устроилась на кровати, поджидая меня. Я в это время блаженствовала в
ванной и громко пела (странное дело, как только оказываюсь в воде, так сразу
тянет что-нибудь исполнить). Из комнаты полились звуки шубертовской «Аве Мария»
и достигли моих ушей, я натянула халат и прошлепала в комнату. От родителей мне
досталась трехкомнатная «хрущевка», из которой я, по мнению близких, сотворила
нечто несусветное. С моей точки зрения, получилось занятно: внутренние
перегородки были снесены и перестроены, в результате чего получилась большая
кухня и большая комната с аркой. Беда в том, что придать всему этому пристойный
вид все руки не доходили. Я мнила себя гением дизайна, идеи появлялись и
исчезали, и за два года я так и не смогла на чем-либо остановиться. Алька не
выдержала и сделала в моей квартире ремонт по своему усмотрению, пока я
отдыхала в Крыму. Тона она предпочитает светлые, а обои дорогие. В результате
подобных пристрастий квартира стала напоминать сугроб в погожий январский
денек. Я пришла в ужас, сказала «спасибо», а потом махнула на все рукой:
заниматься переклейкой обоев мне было лень. С обстановкой тоже вышла неувязка,
«сугроб» все портил: старая идея не годилась, а новые не спешили появляться, и
пока в комнате стояла огромная кровать (ручной работы с инкрустацией) — подарок
мужчины средних лет с золотыми руками, который до сего дня повторяет с тоской,
глядя на меня: «Надежда умирает последней». Так как живу я на втором этаже,
Алька купила шторы на окна (белые, разумеется) и два огромных ковра, один на
стену, другой на пол, потому что она вечно мерзнет, а тапок у меня не сыщешь
днем с огнем.
Алька сидела на кровати, слушала Шуберта и смотрела на меня
с томлением. Потом предложила:
— Может, купить тебе диван?
— Не надо, — испугалась я.
— Люди приходят, а сесть негде.
— Почему это? На полу полно места, а для удобства есть
подушки, шестнадцать штук. Больше народу квартира все равно не вместит.
Алька махнула рукой, перевела взгляд на люстру, вздохнула и
сказала:
— Дело есть.
Я растянулась на кровати, сунув под голову подушку, и лениво
спросила:
— Какое?
— Важное. У моего завтра свободный день. Прикинь?
Я прикинула: такое, судя по Алькиным рассказам, случалось
нечасто.
— Хотим закатиться ко мне на дачу.
— Дело хорошее, — кивнула я, ожидая, что последует
дальше; надо полагать, я буду в группе прикрытия вешать Витеньке лапшу на уши и
следить за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
— Мне завтра надо на фабрику ехать, сто
километров, — нахмурилась Алька. — Люди ждут.
— С любимым поедешь? — спросила я, а она
разозлилась:
— Драгоценное время терять?
— Неужто не поедешь? — ахнула я и даже
приподнялась на локте, заглядывая подружке в глаза: пренебрежение к работе —
что-то новое, не иначе как безумства любви приобрели опасный размах.
— Слушай, съезди ты, — предложила Алька, а я в
ответ выпучила глаза:
— Как это?
— Очень просто, на машине. Приедешь, посмотришь, с
народом пообщаешься. Эта встреча ничего не значит, все уже решено, понимаешь?
— Понимать-то я понимаю, но людям вряд ли понравится,
что ты кого-то вместо себя послала, да и Витька может об этом узнать и
заинтересоваться.
— А ты скажешь, что ты — это я.
— Что ж они, совсем дураки? — не поверила я.
— С их директором мы общались только по телефону,
виделись однажды, два года назад, мельком. Не думаю, что он меня хорошо
запомнил. Наденешь мой парик, нацепишь очки, возьмешь мою машину. Я с утра
предупрежу, чтоб тебя встретили. А если Витька туда позвонит, ему подтвердят,
что я на месте. Хочется спокойно и без суеты побыть наедине с любимым
человеком.
— А если они начнут меня расспрашивать о чем-нибудь?
— Ты ж не дура, выкрутишься.
Я посмотрела на Альку и засмеялась. В целом идея выглядела
забавной: отчего ж не выступить в роли Хлестакова, или, точнее, Хлестаковой?
Алька вышла в прихожую, а вернулась с сумкой.
— Вот парик. Напяливай.
Следующие полчаса мы вовсю развлекались. В Алькином парике
цвета воронова крыла я выглядела необычно и даже загадочно. Но похожей на Альку
отнюдь не стала, поэтому она нахлобучила мне на нос свои очки с темными
линзами. Мы еще немного помудрили и пришли к выводу, что маскировка вполне
сгодится, в конце концов, мало кому придет в голову придираться к моей
внешности.
— Блеск, — хмыкнула Алька, облобызала меня и
направилась к двери.
— Эй, — всполошилась я. — А если Витька и
впрямь позвонит?
— Вещай моим голосом, — ответила подружка и
добавила: — Машина под окнами, ключи в кухне, на столе. — И удалилась.
Таким вот незатейливым образом я оказалась в роли важной дамы.
День, поначалу пасмурный, вдруг разгулялся, солнце светило
ярко, и щеголять в парике по такой погоде — значило бы не любить себя. Я
притормозила у обочины, сняла его, швырнула в сумку и, достав зеркало, придала
себе привычный облик. Еще раз позвонила Альке с тем же успехом, и отправилась
дальше. Вот тут-то и начались мои неприятности. Машина вдруг повела себя очень
странно: я давила педаль газа, а красавица «Ауди» двигалась нехотя, точно
что-то ей мешало, потом начала подозрительно дергаться, а под конец и вовсе
встала как вкопанная. Я вышла из машины и сделала, что могла: дважды обежала ее
по кругу, заглянула под капот и пнула переднее колесо. Но даже после этого
машина не пожелала трогаться с места. Это выглядело тем более невероятным, что
машина была новой, и Алька, между прочим, никогда на нее не жаловалась. Я
чертыхнулась, а потом и приуныла. По здравом размышлении выход был один: найти
Альку, и пусть она сама разбирается со своей техникой. Я с надеждой снова набрала
номер и даже попросила неведомо кого: «Помоги мне, а?» Но чуда не произошло,
подружка не пожелала ответить, а машина завестись. Вот так всегда: если день
начнется удачно, значит, закончится неприятностями. Бессмысленно провоевав с
машиной еще минут двадцать, я произнесла несколько затейливых фраз, обращаясь к
ее совести, и вышла на дорогу, в надежде обрести сострадательную душу в лице
какого-нибудь водителя.
