Удара можно было бы избежать, но меня занесло на обочине, и чтобы не врезаться лоб в лоб, я свернул направо. Я бы избежал столкновения, повернув на обочину, но встречная машина будто следовала за мной. Стук, треск, машину перевернуло, я крутился в салоне, головой ударился несколько раз, но не вырубился, пока в область живота сильно и больно что-то не надавило. Тогда от боли я и потерял сознание. Очнулся в карете скорой помощи. Что-то говорил, или мне казалось, что говорил. Врач или медработник, не пойму только и говорила, чтобы я молчал и ничего не говорил. Я просыпался и терял сознание несколько раз. Пока один раз уже не открыл глаза в палате. Возле меня уже стояли папа, мама и Стас. Мама сидела и вытирала платком глаза.
– Мама.... – еле шепчу, такое чувство , что язык опух и прилип к небу. Пытаюсь шевелить рукой, но получается слабо. И боль в области живота, не сильная, но присутствует.
– Родной ...роднулечка. – мама встает, берет меня за руку, – слава Богу, ты проснулся. Болит где-нибудь? – папа тоже подходит, Стас же стоит в сторонке, нервно теребит что-то в руке.
– Не стойте ... как на похоронах, – пытаюсь выдавить улыбку, – главное – живой же.
– Ты нас чертовски напугал, – вырывается из уст отца, прежде не замечал за ним такие выражения.
– Да, шеф, напугал так напугал! Что я могу сделать для вас? – Стас, как всегда.
– Я сколько раз тебе говорил на ты ко мне? – он улыбается, – принеси мне воды.
– Сейчас будет, хотя не рекомендовали, но принесу, – Стас выходит.
– Папа, что со мной? – обращаюсь к отцу, так мама, знаю не в силах говорить, она тихо плачет, – мама, если не перестанешь плакать, прикажу тебя больше ко мне не впускать.
– Ничего серьёзного, многочисленные ушибы, правда, – он на минуту делает паузу, – глубокий порез в области шеи, пришлось нанести пару швов.
– Это всего-то? – поднимаюсь, хочу присесть.
– Пока полежи, – папа не дает делать никакие действия, – у тебя почти сломано одно ребро, если ты не заметил у тебя кхм... повязка на полгруди и живота.
– Что значит, почти? – поэтому болит в области живота или груди, я не пойму где именно.
– Почти – это не полностью сломалось, трещина, Бог увел, но в повязке ходить две-три недели придется. Только после контрольного МРТ, с разрешения врачей снимут повязку. Это типа, как гипс, – отец пытается приободрить меня, – но повязка.
– Ладно, походим, не страшно. Сесть-то я могу, помоги мне, – отец помогает, сидеть не очень-то больно, – где Амалька?
– Амалька, – мама, наконец-то, перестает плакать, вытирает сопли, – она в больнице.
– -В больнице? От переживаний что-то с ней случилось? В какой она больнице? Мне срочно нужно узнать... увидеть...папа, помоги встать.
– Успокойся и сиди уже! С Амалей все в порядке, ее мать...она в больнице. Амаля уехала почти сразу после тебя.
– Куда уехала? – я сейчас туплю.
– Мама ей позвонила, я отдал ей машину...
– Папа...я хочу сейчас увидеть Амалю..отвези меня к ней.
– Ты сумасшедший? – ворчит мама, – Амаля не знает, где ты.
– Как не знает? Она же волнуется .........наверное. Где мой телефон?
– Не нашли, – отвечает папа, – позже Стас купит, и восстановит твой номер.
– Позвони ей, хочу поговорить с ней, услышать ее.
– Успокойся.
– Мама, я успокоюсь, когда услышу её.
– Я позвоню, когда что-нибудь станет известно о ее матери. Она там с самого утра, ничего не ела, не пила, переживает, еще и ты. Поэтому не говорили.
Стас возвращается с бутылкой холодной воды. Я как будто сто лет не пил, такой сушняк. Глотаю без остановки, пока вода не опустошаю.
– Мама, набери ее, я услышу ее голос, – но ее телефон звонит. Амаля звонит.
– Алло, дочка, как ты там? Ты хоть ела? – мама делает громкую связь.
– Тетя Тоня, вы что-то знаете. Где Алекс? – моя милая ...любимая, сердце сжимается, как представлю, что она там себе уже накрутила, потому что мой телефон выключен.
– Нет, я сама волнуюсь, – дай я поговорю, а то ты сейчас... – отец отбирает у нее телефон, – дочка, ты бы поела что- нибудь, тебе заказать еду? – Господи, сами того не замечая, папа с мамой выдают себя. Амаля же поймет, что они что-то скрывают от нее.
– Вы что-то знаете, не говорите мне? – ну, вот, говорил же. Ее голос дрожит, от волнения.
– Дочка, если бы знали, сказали бы, разве заставили бы тебя волноваться? – отец пытается быть серьёзным, и мне не нравится, что они пытаются скрыть это от Амальки.
– Я перезвоню, врач, наконец, вышла, – короткие гудки.
– Так, Стас, немедленно иди к Амале. Скажи ей, что со мной все в порядке, скажи, как есть, – Стас согласно кивает, – только будь рядом. Понял?
– Хорошо, шеф, я сейчас жеее...
– И не дай Бог....короче, преподнеси это так, чтобы ....с ней ничего...... не случилось. Как-нибудь помягче, понял?
– Понял, – Стас спешит вон из палаты.
– Сынок... – начинает папа, – мы не могли говорить Амале по телефону, – продолжает мама, – пойми, она там вся на нервах, ждет. Ее мама в операционной...и тут еще ты. Поэтому мы ждали твоего пробуждения..... и каких-нибудь новостей от ее матери.
– Понял я, – меня клонит в сон, – отец, уложи меня обратно, – прошу отца, после того, как все попытки делать самому, выходят безуспешно, боль в груди, – я почему-то спать хочу.
– Поспи, – отвечает мама, укрывая меня белой простынёй.
Я проваливаюсь в беспокойный сон.
Теплые капли воды тихо капают на мое лицо. Нежные руки осторожно гладят руки, плечи, лицо. Тихий всхлип заставляет проснуться. Амаля. Решаю остаться не замеченным, что проснулся, потому что слышу ее голос:
– Милый, любимый мой... – и снова всхлип, теплые капли безостановочно капают на мое лицо, нежные губы стараются тихо прикоснутся к моей коже, – проснись, пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке....я очень тебя люблю, если с тобой что-то случится, я не переживу, знай....ты мой родной...любимый...мой единственный....я не смогу без тебя...
– Значит, я должен был умереть, чтобы услышать все это? – самодовольно улыбаюсь, распахивая глаза.
Глава 24
– Красивый мой, – Амаля целует мое лицо, глотая слезы, – слава Богу, ты проснулся.
– Значит, ты меня любишь? – смотрю на нее и не верю, что она произнесла эти слова, – скажи еще раз, хочу услышать, – в палате мы одни, она продолжает гладить меня, руки плечи, грудь, места, где нет этой тугой для меня повязки.
– Люблю, – кивает, словно мне слов недостаточно, – ты меня очень напугал.
