Что мне делать? Из дома доносится грохот чего-то упавшего, и я бегу назад, мысленно молясь, чтобы это не была фрау Штайн…
Но полу снова растеклась лужа из опрокинутого ею стакана. Уф…
—Он пьяный,— отвечаю я на безмолвный вопрос старушки.— Лежит на лужайке и горланит пиратскую песню… Что мне делать? Одной мне его в дом не затащить.— Я в такой панике, что почти готова заплакать от безнадежности…— И тогда фрау Штайн тычет левой искореженной рукой в сторону опрокинутого стакана. Я ловлю ее взгляд и мгновенно понимаю, что она хочет этим сказать…
—Вы правы, именно так я и сделаю.— Снова бегу, теперь уже на кухню, и набираю полный графин ледяной воды. Ну, Патрик, берегись!
Он по-прежнему лежит на лужайке и даже тихонько посапывает во сне… Я с разбегу выплескиваю все содержимое графина ему в лицо. Тот дергается, как от электрического заряда, словно восстающий из небытия Франкенштейн (видок у него, кстати, подходящий), а потом отфыркивается абсолютно по-собачьи и смачно выругивается.
—Совсем ошалела, дурная девчонка!— орет он на меня, садясь прямо, словно солдат на плацу.— Убить тебя мало… так руки и чешутся…
—Ну так попробуй,— кидаю я ему, упирая руки в бока,— только для начала тебе придется подняться на ноги, что, как я понимаю, тебе не под силу, мистер дерзкий пират.
Он зло пялится на меня не меньше минуты, а потом пытается поднять свое неподатливое тело. Я прихожу на помощь, подныривая ему под руку, и мужчина повисает на мне всем своим немаленьким весом.
—Да ты меня сейчас раздавишь,— хриплю я из последних сил, втаскивая Патриково тело в прихожую, где он и валится на пол.
—Прости, знал бы, что тебе приспичит тащить меня в дом — скинул бы пару-тройку килограммов!— И тут же командует: — Принеси-ка мне выпить, будь другом! В шкафу над раковиной, еще должно было что-то остаться…
Я не верю своим ушам: Патрик Штайн стал пьяницей! От этой мысли меня начинает реально подташнивать.
—По-моему, тебе хватит…
—Принеси!— грозно сводит он брови, и я, тяжело вздыхая, послушно иду в сторону кухни… В шкафчике над раковиной обнаруживается бутылка… правда, пустая.
—Черт, когда я успел ее вылакать?— недоумевает мужчина, пытаясь вытрясти из пересохшего нутра хоть каплю жидкости.— Слушай, посмотри под раковиной… кажется, у меня там тоже было что-то припрятано.
И я, действительно, нахожу там початую бутылочку шнапса. Что ж это делается!? Патрик выхватывает ее у меня из рук и с ненасытной жадностью припадает прямо к горлу.
—Ну вот, хорошо,— откидывается он к стене с блаженным полу стоном.— Жидкость должна быть внутри, а не снаружи,— косит он на меня расфокусированным взглядом,— запомни это на будущее, договорились…
Я с ужасом взираю на него, не понаслышке зная, как быстро пьянство разрушает человеческую личность. Я не хочу, чтобы Патрик разрушал себя… Это было бы так неправильно.
—Ты должен завязывать с этим,— хриплым голосом произношу я,— это не ты, Патрик. Это не ты, когда пьешь и ведешь себя таким образом…
Его поникшая было голова от моих слов странно дергается, и Патрик саркастически мне ухмыляется:
—Да что ты можешь знать об этом, милое дитя. Что ты вообще можешь знать о моей жизни,— и качает головой из стороны в сторону.— Может, только выпивка и делает меня счастливым! Может, мне это необходимо, понимаешь ты это или нет?! Черт, не смотри на меня такими глазами… Я не сделал ничего плохого! Я никому не сделал ничего плохого…
—Никому, кроме себя самого,— произношу я грустным голосом.
Патрик качает головой, как бы признавая полную несостоятельность моего утверждения.
—А кому есть до этого дело?— спрашивает он просто.— Кому есть дело до Патрика Штайна?— в его голосе столько горечи, что я решаюсь сказать честно:
—Мне есть до него дело. Я не хочу, чтобы он… то есть ты, Патрик, превращался в дряхлую развалину, отравляя себя алкоголем.
Он не воспринимает мои слова всерьез.
—Ты такой ребенок, Ева,— умиляется он только.— Ты совсем ничего не понимаешь…
—Возможно, я понимаю больше твоего,— парирую я стремительно,— возможно я понимаю даже, что ты просто-напросто погряз в жалости к себе, просто плывешь по течению, как сам и сказал мне однажды, и не хочешь приложить усилия, чтобы изменить это.
Патрик ожигает меня яростным взглядом:
—И для чего, для чего, по-твоему, мне это делать? Для чего прилагать эти самые усилия? Разве есть в жизни хоть что-то достойное этой пресловутой, воспеваемой тобою борьбы?
—Ты не узнаешь этого, пока не начнешь бороться!
—Бред!— кидает он в сторону, почти выплевывает, словно сгусток смертельного яда.— Сказки для детей… я в них больше не верю.— Потом его злость сменяется тоскливым безразличием, и он продолжает: — Иногда мне хочется взять бритву поострее и прервать эту свою никчемную жизнь… Знаешь,— усмешка,— я проводил на тот свет такое огромное количество мертвецов, что меня там, верно, встретят как своего… Забавно, правда?
—Дурак,— цежу я сквозь зубы — его признания пугают меня все сильнее.
—Может быть, и так,— соглашается он.— Но вот буквально на днях мы хоронили тридцатипятилетнюю женщину, мать троих детей, которая погибла в автомобильной катастрофе… а сегодня,— он сглатывает комок в горле,— четырнадцатилетнего парнишку, который сиганул с крыши из-за несчастной любви… Скажи мне, какой во всем этом смысл? Какая любовь может быть достойна такой жертвы? Какая она вообще эта любовь… Я прожил тридцать два года, но так ни разу ее и не встретил… А ты, Ева, ты тоже веришь в эти сказки про «серого бычка»? Во все это обретение мнимого смысла, в любовь, в веру… Веришь?
—Верю.
—Ну и дура.
—Может быть, и так,— повторяю я его же слова.— Но иногда жизнь преподносит нам сюрпризы, сюрпризы, к которым мы оказываемся не готовы… сюрпризы, которые могут пройти мимо нас, если мы только не дадим себе смелости и труда заметить их и применить по назначению. Все это требует усилий, Патрик… А ты просто оправдываешь свою трусость отсутствием смысла — смысл есть всегда.
Патрик смотрит на меня с ожесточением во взгляде и произносит:
—Раз ты у нас такой сенсей мысли, то, давай, что ж, найди смысл в этой моей гребаной жизни, которой я сейчас живу… Осмотрись вокруг: я живу в склепе — ни жены, ни детей, ни мало-мальски приличной работы — ничего, кроме старой, парализованной карги, которая всю жизнь пила отцовскую кровь, а теперь делает то же со мной. Гребаная, гребаная жизнь… Ну, где же твой пресловутый смысл?
—Ты пьян и желчен. Смысл жизни не ищут на запойную голову…
—Отговорки. Ты просто знаешь, что его нет…— Он ударяет себя кулаком в левую сторону груди и снова повторяет: — Его здесь нет. Понимаешь?
И тогда я тянусь и обнимаю его. Патрик почти не дышит…
